— Давай, шевелись полегоньку, поехали.
Повторяя бег лошади, зацокало за деревьями эхо.
Приподнявшись на передних лапах, Серый ждал, но за санями так никто и не показался.
Никто и не должен был показаться.
Мертвые не встают.
Но сердце крупно било о ребра — а вдруг!
Под широкими полозьями стонали раздавливаемые снега. Скрип раздавался все дальше и дальше.
Серый лег, опустил голову на лапы.
Неслышно подошла Волчица, стоит и смотрит большими янтарными глазами, в них — тоска и упрек.
Вокруг все больше желтело от утренней зари.
Уснуть бы.
Но Серый знал, чувствовал: сон не придет к нему сегодня.
Он стар и одинок. И ему зябко.
Однако не всегда он был таким дряхлым и мятым. Было время, когда он был молодым, сильным и неоглядно смелым. На его голос по вечерам откликались и приходили волки. Серый обнюхивал их и уводил в степь на промысел.
Серый был вожаком.
Он был мудрым вожаком.
Стая при нем не знала голода.
Как давно это было, как будто в другой жизни. Годы сбежали, сцедились, как сцеживаются по весне с полей в речку полые воды.
У каждой волны свой берег.
К своему берегу пришел и Серый.
Жизнь уже позади, вся позади, осталось только умереть. В сердце его нагорело много всякой золы, а глаза углубились и стали будто заводи, не глаза — два темных провала. Серый даже сам не решается смотреть в них и, когда пьет, зажмуривается.
Загасить бы память.
Но память жива.
И она безжалостно уводит его в детство:
В любовь.
В теплоту.
В счастье.
Их было пятеро у отца с матерью: Серый с братом и три сестры. Они родились весной, когда сошли снега и потянулись к солнцу первые цветы.
Родители выбрали под логово старую нору барсука, расширили и углубили ее. В этой норе, среди лесных шорохов и звуков, под крик сойки и барабанную дробь дятла и прошло детство Серого. Еще была сорока, которая часто кричала, и крик ее навсегда врезался в память.
Вначале Серый знал только мать.
Пока не прорезались и не стали видеть глаза, он узнавал ее по запаху. Запахов вокруг было много: пахли цветы и травы, пахли деревья и птицы, пахли небо и звезды.
Небо и звезды пахли вечностью.
Имела свой запах и мать: она пахла любовью.
Мать всегда была рядом.
Она переворачивала их, прилизывала, кормила. Они тыкались носами в ее сосцы, кряхтели, урчали, поскуливали, а мать чутко прислушивалась к приходящим снаружи звукам.
Иногда она предупредительно ворчала.
И все затаивались.
Ждали, когда снова можно будет возиться, почмокивать, ползать возле теплого надежного живота матери.
Серый был смекалистым и вскоре понял, что крайний задний сосок самый молочный, всегда захватывал его и рос крепким и сильным.