— Валерио, малыш, — сказал Андреа, оставшись в палате с сыном. — Ты меня не знаешь. Но я — твой папа. Прошу тебя, открой глазки! Услышь меня!
В этот момент мальчик сделал слабое движение веками.
— Ты меня услышал? Дитя моё, радость моя! Ты отзываешься на мой голос?
Малыш чуть-чуть приоткрыл глазки, а затем резко их зажмурил и снова провалился в свой тяжёлый болезненный сон.
Когда Эдера утром появилась в палате, Андреа уже почти не верил в то, что видел воочию.
— Не знаю, может, мне померещилось, но он откликнулся, — говорил Андреа Эдере.
— Я думаю, что всё это было на самом деле, — уверенно заявила Эдера. — Ведь твой голос ему знаком! Он слушал его, ещё, когда был здесь, в чреве. И потом, когда родился. Я постоянно включала запись с твоим голосом.
— Эдера, ты обещала рассказать, как мы с тобой познакомились, как подружились. Я хочу побольше узнать о нас двоих.
— Не теперь, Андреа...
— Отчего же не теперь? — возразил Андреа. — Мы ничем не можем помочь Лало, кроме того, что будем сидеть рядом с ним и разговаривать. Пусть он тоже узнает кое-что о своих маме и папе. Может, ему станет от этого немного легче.
И Эдера рассказала Андреа счастливую и одновременно грустную историю их встречи, любви, разлуки и снова встречи.
Состояние Валерио между тем то улучшалось, то вновь ухудшалось. В один из таких критических моментов Андреа, не зная, что ещё предпринять, положил у изголовья сына образок, подаренный Мартой.
— Мадонна дель Джильо всегда оберегала твою маму. Может, она и тебя убережёт. Сынок, ты не можешь умереть, ты должен жить! Чувствуешь мою руку? В ней — жизнь. Если нужно, возьми мою жизнь, только не умирай!..
К утру мальчику стало вроде бы чуть полегче, и Андреа в полудреме откинулся на спинку стула.
— Андреа, как он? — волнуясь, спросила Эдера. — Спит? Зря ты уговорил меня уехать сегодня ночью. Я всё равно не сомкнула глаз.
— Ночью у него был кризис, а к утру наш Лало открыл глазки и посмотрел на меня как-то, я бы сказал, осмысленно.
— Правда? — обрадовалась Эдера. — Сыночек мой, радость моя! — она дотронулась до лобика мальчика и в ужасе отдёрнула руку. — Он холодный! Он умер!.. Ай!..
На крик Эдеры прибежал врач, и ему стоило больших усилий втолковать ей, что опасность, наоборот, миновала:
— Прикасаясь к мальчику, вы все эти дни ощущали жар. А сейчас температура, наконец, упала. И упала почти до нормы! Посмотрите, он стал ровнее дышать.
— Простите меня, доктор, — сквозь слёзы улыбнулась Эдера. — Спасибо вам! Валерио, сыночек, иди к маме! Прижмись ко мне, мой маленький. Ты слышишь, как стучит там, в груди? Это сердце, которое ты слышал, когда был внутри меня. Дитя моё, любовь моя, сыночек мой!