Мистерии Митры (Кюмон) - страница 49

Как мы уже могли видеть, Митра считался у древних магов богом света, и поскольку свет распространяется через воздух, предполагалось, что этот бог обитает в средней зоне, между небом и преисподней, благодаря чему его называли p£aLxqq (посредник)[51]. С тем, чтобы обозначить это его качество в ритуале, ему посвящали шестнадцатый день каждого месяца, то есть день в его середине. Когда Митра был отождествлен с Шамашем, то, соотнося с ним данное имя «посредника», несомненно, принимали во внимание и то, что согласно учениям халдеев, солнце занимало четвертую ступень, то есть среднее положение, в хоре семи Планет[52]. Однако это серединное положение не рассматривалось как чисто пространственное, — ему придавали также нравственное значение. Митра являлся «посредником» между непознаваемым и недосягаемым богом и родом человеческим, пребывающим тут, на земле[53]. Шамаш уже обладал в Вавилоне аналогичными функциями, и даже греческие философы признавали в сияющем своде, несущем нам свет, вечно явленный образ[54] невидимого Божества, чье бытие постигается лишь силою разума[55].

Митра был известен на Западе по большей части именно в этом своем случайном качестве солнечного божества, и его изображения часто напоминают о таком характере его восприятия. В обычай вошло изображать его между двумя фигурками детей, один из которых держал поднятый вверх факел, а другой — факел опущенный. Этим детям были даны загадочные наименования (Cautes) и (Cautopates) [56], и они являлись не чем иным, как двойным воплощением самого Митры (рис. 16).

Эти два факелоносца и тавроктонный герой образовали триаду, и такой «тройной Митра»[57]рассматривался либо как образ дневного светила, об утреннем приходе которого возвещает петух, который в полдень победно шествует в зените, а вечером утомленно склоняется к горизонту, либо как солнце, которое, набирая силу, входит в созвездие Тельца и отмечает начало весны, это — то солнце, чей всепобеждающий жар оплодотворяет природу в середине лета, и то, что, ослабев, приходит через знак Скорпиона и возвещает приход зимы [58]. С другой точки зрения, в одном из факелоносцев видели символ тепла и жизни, а в другом — символ холода и умирания. Точно также существовали различные трактовки этой группы во главе с тавроктонным героем, использовавшие астрономическую символику, — скорее, более надуманные, нежели рациональные[59]; однако такие «звездные» интерпретации оказываются не более чем игрой ума, которой забавляли неофитов, прежде чем посвятить их в эзотерические доктрины, восходившие к древней иранской легенде о Митре. Само это сказание ныне утрачено, но барельефы могут поведать нам некоторые его эпизоды, и его содержание, как представляется, было примерно следующим [60].