На глазах — широкие стрелки, губы обведены ярко-алой помадой, а кожа блестит модным хайлайтером. Я ни за что не дам этой женщине… а сколько ей, кстати, лет? Если Владу тридцать восемь, то ей должно быть… Не, где-то тут явно кроется подвох!
Я перевожу слегка ошеломленный взгляд на Медведя, надеясь лишь, что не выгляжу, как имбецилка с отвисшей челюстью и слюной, текущей из уголка рта. Он хитро улыбается, явно обрадованный такой реакцией, а потом притягивает одной лапищей меня в свои объятия и говорит:
— Это моя Майя, мам.
"Моя Майя" — звучит так сладко, что у меня ноги подкашиваются. Неужели он это сказал? Неужели и правда знакомит меня с родней вот так: моя…
Я быстро-быстро моргаю, прогоняя некстати подкатившие эмоции, и перевожу взгляд на женщину передо мной.
— Как интересно получилось, — нараспев произносит она. — Ждали Мышку, а получили Пчелку. Так репку не вытащить, сын!
— Мама, — укоризненно произносит Влад.
А я что? Я тоже много чего сказать могу!
— Зато, согласно мнению древних египтян, душа умершего покидала человека в виде пчелы! Это покруче вытягивания репки будет.
Вот! Если кто не знал, у меня по мифологии пятюня была в институте. Вообще один из любимейших мной предметов, а поскольку мое имя ассоциируется только с дурацкой мультяшный пчелой, я много полезных фактов об этих насекомых знаю. И дурацких тоже. Но это оставим на само торжество, чувствую, пригодится сегодня.
Мама Влада всматривается в мое лицо с холодным прищуром, от которого озноб идёт по коже. Может, я это… зря про умерших? Может, они сильно религиозные, а тут я со своим богохульством крылатым? Влад же, сухарь непробиваемый, не соизволил меня в семейные тонкости посвятить.
Взгляд-то я выдерживаю, что я, зря что ль столько лет тренировала морду кирпичом для бешеных мамашек неуправляемых детей? Но нервничать начинаю больше.
Если б не успокаивающее поглаживание большой теплой ладони по пояснице, я бы, наверное, уже бежала обратно в машину, заперлась там и требовала везти меня домой. Черт, надо было выучиться в автошколе, было бы куда эффектнее потребовать ключи от тачки и свалить в закат в одиночестве.
Но почему молчание так затягивается? Почему Влад не произносит ни слова?
Я отрываю взгляд от пугающей женщины напротив и поворачиваю голову на Медведя.
Он, гад, беззвучно смеётся. И мои брови — научились плохому у его "гусениц"! — сходятся на переносице. Фу, плохие, разбежались по местам, не дадим окружающим повода меня раскусить!