У меня хорошие отношения с родителями. Точнее, обычные. Как, наверное, у каждого второго в нашей стране. Отца в своем детстве я почти не помню: он много работал и часто не бывал дома, так что мать, как могла, заменяла обоих. Ставила на ноги, учила каким-то обычным жизненным вещам, пыталась вкладывать в голову житейскую мудрость.
Когда мне исполнилось двадцать, и я активно получал свое первое высшее, отец вдруг появился на горизонте. Нет, не лез с чувством вины за то, что бесцельно пропустил детство единственного сына, а потому что увидел — материнское воспитание дало о себе знать. И тогда в мою жизнь вошли три теперь уже постоянных спутника: цинизм, язвительность и сарказм. И жизнь как-то сразу стала проще, понятнее и спокойнее.
Но мать так и осталась подругой. В хорошем смысле этого слова. Тем человеком, с которым могу даже бухой в доску поговорить обо всем и вместо упреков услышать рациональное замечание, что когда в нашей стране такие цены на трансплантацию органов, надо бережнее обращаться с печенью.
Но больше всего я ценю ее даже не за умение трезво постебать редкие приступы моих слабостей, а абсолютное невмешательство в личную жизнь. С кем я живу, с кем сплю, что у меня за женщины — она одинаково вежлива со всеми. И советы дает только когда сам их прошу.
В двух словах рассказываю об Очкарике: где познакомились, кто она, как проводили время и почему сейчас она спит в моей кровати после падения с лестницы.
— Ты знаешь ее десять дней, но забрал к себе? — Мать просто уточняет, правильно ли поняла.
— Типа того. — Почему-то только сейчас дошло, как наши с Йени реактивные отношения выглядят со стороны. Хотя, не по хер ли? Если бы меня волновало мнение окружающих, я бы никогда не «забил» тридцать процентов своего тела.
— И какие планы?
— Ма, слушай, ну какие могут быть планы? Поживем-увидим. Все, — гремлю ключами от машины, — присматривай за ней, а я поехал дергать тигра за усы.
Еще одна нестыковка: родители Очкарика тоже живут не на отшибе, а в старинном доме прямо посреди Смольного парка. Насколько я знаю, в таких вот «памятниках архитектуры» квартиры реставрируют с нуля и потом продаются за большие деньги.
Ладно, пора свыкнуться с мыслью, что малышка не так проста, как хочет казаться, но спрашивать ее об этом не буду. Мне глубоко по фигу, даже если ее семья окажется олигархами первой руки. Может, я и живу в своей деревеньке, но зарабатываю достаточно, чтобы хватало на хорошую сытую жизнь.
Перед тем, как зайти, еще раз прокручиваю в голове предстоящий разговор, пытаюсь предугадать несколько вариантов развития событий и готовлюсь выруливать из каждой. Главное, чтобы у меня дверь перед носом не захлопнули.