Вся абсолютно голая в руки полностью одетому мне.
Волосы растрепаны, закрывают лицо, но я чувствую кончики пальцев на своих щеках.
Выдох, короткий неестественный смешок.
Поцелуй — глубокий и жадный.
Язык, слизывающий влагу с моих губ.
Ноги, переплетенные с моими.
Грудь под моей ладонью.
И частые хаотичные удары сердца.
Мы перебираемся в постель только через полчаса. Хоть неудобно и жестко, но валяемся на ступеньках, прижимаясь друг к другу, и даже на разговоры нет сил. Только приятная тишина и мое не очень приятное возбуждение, которое до сих пор упирается в молнию джинсов. Пару раз, когда Очкарик пыталась опустить ладонь мне на ширинку, я успевал ее остановить.
И сейчас, когда голым забираюсь к ней в постель, снова пробует «сделать что-то мне в ответ». На этот раз прижимаю запястье к матрасу, перекатываюсь сверху, чтобы лежала подо мной зафиксированная и неподвижная. Хорошо бы, чтобы даже задницей не вертела, потому что я как раз между ее ногами, и член упирается в горячую влагу тугого входа. Если там для языка было тесно, то что будет, когда вставлю в нее член?
Приятная дрожь перетекает с затылка на плечи, заставляет на мгновение прикрыть глаза.
— Малыш, секс — это не торгово-рыночные отношения, где баш на баш. Мне сейчас не то, чтобы комфортно, но нормально. Терпимо, — поправляю сам себя. — А чем больше терпишь, тем ярче потом оргазм. Так что кончу я, когда займемся любовью по-взрослому.
Она хлопает глазами и вдобавок кивает головой.
В чем-то — это тот еще геморрой: объяснять вроде как взрослой женщине элементарные и понятные вещи. Но я опять же знал, на что подписывался.
— Я — твой чистый лист, — как будто услышав мои мысли, говорит Йени, потираясь о мою щеку кончиком носа. — Что на мне напишешь — то и получишь.
— Да я в курсе, женщина, — усмехаюсь в ответ и возвращаюсь на свою половину кровати.
Мы поворачиваемся друг к другу спинами, совершаем этот ритуал уже почти синхронно.
Прижимаемся задницами, но Очкарик снова умудряется лечь так, чтобы тереться об мою поясницу.
Кажется, я начинаю к этому привыкать.
О том, что с мамой предстоит серьезный разговор, я, конечно, знала.
И даже пыталась подготовить пару правильных фраз, которыми собиралась прикрыться как щитом.
«Мам, Антон мне правда очень нравится, он понимает меня и бережет».
«Мам, не имеет значения, что и кто о нем говорит, потому что я знаю, какой он, когда со мной».
«Мам, Антон не сделает мне больно, потому что он — не такой».
И чем больше я «проговаривала» эти фразы, тем сильнее становился мой внутренний страх.