Дважды.
Я зациклился на этом слове, словно крыса на кнопке, которая активирует удар тока в мозг. Только я не неправильная крыса, потому что нажимаю на педальку, которая причиняет боль, а не удовольствие[15].
— Йени — она, возможно, никогда не будет здоровой. И это говорю вам я — женщина, которая выносила ее и родила. Никто сильнее меня не молит бога о том, чтобы она снова была как все. Чтобы когда ей больно — она плакала, а не улыбалась. Чтобы могла прийти ко мне, обнять и рассказать обо всем, что на душе. А не это ее бесконечное «Мам, у меня правда все хорошо», от которого у меня сердце разрывается. Я хочу, чтобы, когда она не берет трубку — это была просто шумная улица, или чтобы она проводила время с хорошим молодым человеком, или сидела с подружками в кино. Но обычно она просто садится с угол и плачет. Просто плачет, Антон. До сих пор. Потому что она — не здорова.
Я уже видел ее такой.
Когда Наташка ввалилась ко мне в дом тем утром, и Йени сбежала наверх, я нашел ее там в углу. Буквально. В наушниках и позе маленького ребенка, который боится темноты и остался один в комнате даже без ночника. Тогда казалось нормальным, что она испугалась — Наташка умеет появится «эффектно», и даже мою маму с ее безграничным терпением пару раз доводила до белого каления.
И даже не насторожило то, что до нее я не видел, чтобы женщины вот так решали свои проблемы. Очкарик была просто замороченная — я списал все на это.
Поставил ей диагноз, который считал правильным — творческая личность.
— За девять лет, — снова прислушиваюсь к голосу Светланы Андреевны, — она так и не научилась справляться с плохими эмоциями. Но очень пыталась с вами — вы тоже должны это знать. Возможно, сейчас вам уже будет трудно поверить кому-то из нашей семьи, но я говорю искренне — она очень хотела стать… другой ради вас.
Мне почему-то больно это слышать.
— И если вы решите остаться вместе — она будет пытаться и дальше. Ради вас. Для вас. Будет делать то, что она делает ради меня и отца — притворяться. Потому что это оказалось легче, чем научиться кричать и плакать, и отстаивать свою точку зрения. Она будет удобной для вас. Потому что вы для нее… особенный человек. И я даже не буду пытаться понять, как вам удалось стать им за три недели.
— Я просто был рядом. — Другого ответа у меня нет.
Она кивает, соглашается и снова берет паузу, а интуиция снова подсказывает, что это — то самое затишье перед бурей.
— Антон, моя дочь сделает все, чтобы защитить вас от ее «ненормальности». Будет притворяться каждый день, каждый час и каждую минуту. Она думает, что мы с отцом ничего не видим и не понимаем, но мы тоже научились бы отличать фальшивую улыбку от настоящей, если бы могли сравнить. Почти десять лет я не видела ее улыбающуюся искренне. Но рядом с вами… это было. Я знаю разницу. И, прошу, поверьте, я больше всех на свете хочу, чтобы Йени была счастливой рядом с человеком, ради которого она хотя бы начала пытаться…