Даже сквозь сон, еще толком не закончив досматривать увлекательный, созданный моим мозгом триллер, я чувствую две вещи.
Приятная тяжесть от утреннего стояка, который у меня случается четко каждое утро, как по часам.
И упругие женские ягодицы, в которые им упираюсь.
Черт.
Одергиваю собственную руку, потому что в холостяцкой жизни есть свои прелести. Например — без проблем и в свое удовольствие подрочить утром, особо ни о чем не думая и ничего не представляя, просто чтобы яйца перестали быть тяжелыми, и в теле появилась приятная бодрость.
Но в своей кровати я не один. За три месяца порядком от этого отвык и первые секунды пытаюсь прикинуть возможные варианты развития событий.
Вряд ли шарахающаяся даже от случайного прикосновения девушка будет так уж рада проснуться с ощущением члена между «булочками». Откуда в моей голове дурацкий слэнг? Не использую его, а уж тем более не это слово. И хоть формально это она пришла ко мне в постель, не очень хочется произвести впечатление извращенца, у которого встает на любую женскую задницу.
Правда, меня реально распирает от любопытства приподнять край одеяла и все же оценить ее задницу, но я держусь и снова напоминаю себе, что с этой девушкой лучше быть максимально деликатным. Не потому, что я растаял и пустил слюни, а потому что, по непонятной мне причине, не хочу влезать на ее территорию, пока меня туда официально не пригласят.
Но я не был бы мужчиной, если бы хоть не попытался представить, что под моим одеялом сочная упругая задница: не большой «орех», а что-то такое, что поместится в ладони, что захочется сжать и посмотреть, как на белой коже останутся следы.
Ни хуя это не хорошая идея, потому что бедра непроизвольно толкаются вперед — и чувствительная, налитая кровью головка приятно трется о теплую кожу.
Йен вздрагивает, напрягается. Я вижу, как ее спина едва заметно вытягивается, и плечи поднимаются в напряженном вздохе.
— Прости, что пришла, — говорит виноватым голосом, не рискуя повернуть головы. — Я… сейчас могу уйти.
Не хочу, чтобы уходила. Пусть даже это прозвучит как сентиментальная чушь.
— Тебе идет моя кровать, малыш.
Она снова вздыхает: на этот раз не так натянуто, глубже. Шевелится под одеялом, и мы оба снова замираем, притрагиваясь друг другу ниже пояса.
— Есть хочешь? — чтобы скрасить неловкость, спрашиваю я.