Рассказать отцу о вчерашней встрече? Зачем? Не стоит, надо и самому скорее забыть о ней.
В калитку вошла почтальонша Клавдия Ивановна. Много лет она разносит почту по нашей улице. Лицо у нее серое без румянца, щеки запавшие, а глаза добрые и голос приветливый:
— С праздником! — торжественно сказала Клавдия Ивановна, складывая на скамейку тяжелую сумку и пачку газет и журналов, перевязанную шпагатом.
— С каким это праздником? — удивленно уставился на нее отец.— Не припоминаю, какой сегодня может быть праздник.
— Да сирень же расцвела! Ни у кого еще нет, а у вас вон как распушилась. Дух на всю улицу.
— Фу, нечистая сила! — развеселился отец.— Даже напугала. Ну, спасибо! Спасибо, Клавдия! — Отец сиял от удовольствия.— Тебе, Клавдия, верить можно. Все уличные дела у тебя на виду. Придется подарить веточку.
— Да не к тому я,— застеснялась Клавдия Ивановна.
— К тому или другому, а без веточки не выпущу.
Отец сходил на балкон за садовыми ножницами и отщелкнул для Клавдии Ивановны с куста пышную цветущую ветвь.
— Только уговор,— шутливо обратился он к ней.— Не болтай, кто подарил. Узнают — набегут, к вечеру от куста ничего не останется.
Клавдия Ивановна выложила на стол газеты, журналы и дала книжку расписаться в получении заказного письма.
— Взгляни — кому? — попросил отец, протягивая мне конверт.— Очки в доме оставил.
Письмо было адресовано тете Наде, отправитель — мой брат Борис.
— Что?! — Отец поспешно выхватил из моих рук письмо и растерянно смотрел на меня.— От Бориса?
— Тете Наде,— повторил я.
— Забыла уж она, когда Борис писал,— пробормотал отец, вертя конверт, словно он жег его руки.— Паршивец такой! Что же делать?
— Отдать письмо тете Наде.
Отец с укором посмотрел на меня.
— Легко сказать... Не жду доброго от Бориса. Только-только Надежда начала успокаиваться. Чего ему теперь от нее надо? Иное письмо может, как молотком, по голове стукнуть. Хоть тебе он брат, а мне сын — лучше ему не вспоминать нашего дома.— В голосе отца слышалась скрытая боль.— Жену забыл, про ребенка не вспоминает. Держит Надежде руки связанными. Порядочно это? Она не человек? Зачем же он так?
И замолчал, насупившись.
Присел к столу, опять повертел конверт в руках и положил на стол подальше от себя.
Впервые со дня моего возвращения из армии домой отец заговорил о Борисе. Я даже не знал, как он относится к нему. Но понимал, что это запрещенная в доме тема. Катя же, конечно, была не права, когда говорила, что отец закрыл на все глаза, трусливо спрятался.
Мне стало жалко отца. Борис ему такой же сын, как и я. Разве легко ему было сказать, что лучше бы забыл Борис про тетю Надю и про наш дом? Может, жалеет, что эти гневные слова вырвались при мне?