Начали приучать меня эти бабы к своей жизни. Напоили раз... И кончились тогда мои девичьи годы. Потеряла всякое представление, что такое правда и неправда, справедливость и несправедливость. Начисто все перемешалось. Прошлое казалось далеким и странным сном.
Через многое я тогда прошла... Кого-то, может, тюрьма и исправляет, меня искалечила, душу мою искалечила. Какая там честь! Какая там верность, любовь. Уверена была, что существует она только в толстых романах да в кино. А на деле... Ни разу не подумала, что у меня может быть семья, дети...
Прожила день, и хорошо. Но что-то от уголовщины меня все-таки спасло. Другие же девчонки не удержались и пошли по тюрьмам. Марухами стали. Погибли...
— Война кончилась... Возликовали! Все, домой! Да не тут-то было. Немцы передали наш лагерь американским оккупационным властям. Тогда у них в зоне скопилось много всякого отребья: предателей, власовцев, прибалтийских, украинских националистов. Называли их перемещенными лицами. Нас к ним и приписали. Режим вроде помягче, а суть та же почти, что и у немцев. Колючая проволока, строгий режим, никакой связи с внешним миром, допросы... За нарушение режима — опять такой же карцер. Предлагали свободу при одном условии — подпиши, что просишь политического убежища. Но о возвращении на Родину тогда позабудь.
Человек сорок нас, военнопленных, собралось. Потребовали вернуть в Советский Союз. Объявили голодовку. Сумели дать о себе весть нашим властям. И победили...
Приехал в Москву. Приютился у знакомых и начал вас разыскивать. Дознался с трудом, что были вы оба в детдоме, там Петя и умер — справку выдали. А твой след затерялся... О матери ничего. Значит, погибла в бомбежку... В Крутогорск не решился ехать. К чему? Страшился воспоминаний. Да и рухнули все надежды на счастливую жизнь... Завербовался и уехал на север. Надеялся, что там оправлюсь, отдышусь, а потом посмотрю, как жить дальше. Не учел только силы свои. Все хуже и хуже становилось. Врачи так и сказали: «Убьет вас север. Уезжайте...».
А куда? Надумал заглянуть в Крутогорск. Тут-то и наткнулся на, тебя... Дочка ты моя милая... Как же это мы с тобой не могли тогда понять друг друга?
— Пристал ко мне комендант поселка. Говорит: «Никуда не пущу, паспорт твой у меня».
Похотливый самец... Лоб низкий, обезьяний, жесткие волосы, длинные руки, толстый живот. Как от него вырваться? От поселка до железной дороги полтыщи километров — степь да степь. Да еще и без паспорта...
Работать он меня не пускал. Очень ревнивый был, чуть не на замке держал. Вот когда показалось, что на моей шее петля затянулась.