Катерина Ивановна решительно поднимается, но Козлов сажает ее на место.
К а т е р и н а И в а н о в н а. Ну что вы в меня вцепились?
К о з л о в (отпустив ее руку). Ох уж эта мне интеллигенция!
К а т е р и н а И в а н о в н а (зло). А вы-то сами — кто? Вчера на совещании Павловского, нашего старейшего экономиста…
К о з л о в. Да он демагогию разводил!
К а т е р и н а И в а н о в н а. Неправда! Он выступал объективно. Как вы его назвали?
К о з л о в (хмуро). Как заслужил, так и назвал.
К а т е р и н а И в а н о в н а. А если я вас — так?
К о з л о в (встал). Ну вот что, вы тут не забывайтесь!
К а т е р и н а И в а н о в н а. Это вы забылись! Дня с вами работать не стану!
Решительно входит О л я.
О л я (подошла к Козлову). Уходите. Вы же злой человек. Плохой, никудышный!
К о з л о в (яростно). Уберите этот детский сад!
О л я. А ну катись отсюда, баранья морда! Как врежу сейчас между глаз!
Потрясенный Козлов, пятясь, выходит из комнаты. Закрыв лицо руками, Оля падает на стул.
З а т е м н е н и е.
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Коридор в детской больнице. Стеклянные двери и боксы. У столика дежурной сестры Оля протирает градусники. Молодая женщина — К л а в д и я П а ш к о в а — снимает больничный халат, собирает в в сетку пустые баночки, тапки, целлофановые мешочки.
К л а в д и я. Ну, врачи свое твердят: резус, резус, А, думаю, чепуха. Какой там еще резус? Не придавала, в общем, значения. А пришло время ребеночку родиться, он и погиб. Тут мы с Костей за голову и схватились. (Села.) Все одно твердят — нельзя вам друг от друга детей иметь. А от кого же, спрашиваю, мне иметь, если я его, Костю, люблю? Ну, прошло время — снова ребеночка ждем. Меры, конечно, принимаю: того не ем, этого не пью, не встань, не ляг, все по часам… Снова погибла… девчонка… Что тут с Костей было…
О л я. Как же вы (кивает в сторону бокса) Лельку-то ухитрились на свет произвести?
К л а в д и я (улыбаясь). У-у… шумели на меня врачи: с каждым разом-то все труднее. А уж когда пришла опять — ну, факт есть факт — консилиум собрали и заранее, за пять месяцев, в больницу меня — бух! (Помолчала.) Ой, Олюшка, говорят, итальянец какой-то в пробирке умудрился человечка вырастить. Со мной хлопот куда больше было. Вся городская медицина вокруг меня ходила — честь и хвала! Ну что тебе сказать? Вопреки всему — родила! И надо же угадать — девятого мая как из пушки выстрелила. Что в роддоме творилось! Лельку мою требовали Победой назвать. Костя говорит: как врачи скажут, так и будет — хоть Волгой. (Сидит, молча улыбается.)
О л я (улыбаясь)