Я так явно представила себе эту картину: красиво поседевший Алан Арье в очках и стоптанных тапочках у камина. Щедро дорисовала кучу внучат на облезлом от времени медведе на полу. Большую книгу сказок, что деда Алан захлопнул и строго скомандовал: спать! И себя всё ещё вот в этом самом кресле, что… невольно почувствовала боль его жены, которой он сказал, что детей не хочет.
Что ничего этого не будет.
Будет холодный камин. Побитая молью шкура. И одинокий старик, слепо глядящий на дождь в пыльное окно.
Костлявые руки одинокой старости словно сжались и на моём горле.
И чувство одиночества вполне реальное, настоящее, своё собственное, так сдавило грудь, что я невольно оглянулась.
Звуки из кухни стихли. Неужели ушёл?
Да, он был странным, нервным, желчным. Он пугал меня чуть больше, чем совсем. Но без него было ещё страшнее.
Надвигался вечер. И я знала, чем он грозит. Как стервятники на падаль, к ночи опять слетятся дурные воспоминания, скверные предчувствия, плохие мысли. И будут рвать меня на части. И эти трое тоже прискачут с шашками наголо: боль, страх и стыд.
— Пей больше воды, — прозвучал голос прямо у меня над головой.
Твою мать! Я опять перепугалась так, что подпрыгнула в кресле.
Шайтан-батыр! Разве можно так подкрадываться к живым людям! Чувствую, уйду я отсюда седая и с неизлечимым заиканием.
— С-спасибо, я не хочу, — потрясла я головой, когда как ни в чём ни бывало хозяин дома поставил передо мной стакан воды и прошёл к телевизору с пультом в руках.
— Это не предложение, — небрежно бросил через плечо.
Сложив руки на груди, он стал ждать, когда над камином разъедутся каменные панели, а их место займёт большой плоский телевизор.
И очередной раз глядя на него сзади, я подумала, что ведь он одинок куда больше, чем я. У него даже цветка нет.
— Вы скучаете? По жене? — спросила я у его спины и, повинуясь приказу, сделала большой глоток воды.
— Невыносимо, — ответил он, но ни один мускул не дрогнул от лопаток до ягодиц.
— А месть? Считаете она поможет?
— Не знаю, — пожал он плечами и всё же развернулся. — Но очень на это надеюсь. А тебе разве не хочется отомстить?
— Мне? — удивилась я, оставляя стакан и прислушиваясь какие чувства во мне вызывает слово «месть». — Пожалуй, нет. А просто хочу всё забыть. А ещё мне стыдно и страшно. Стыдно настолько, что я не могу об этом даже говорить. Стыдно смотреть вам в глаза. И страшно, что они вернутся за мной, те, кто это сделал. Они ведь могут вернуться? Не в ваш дом, а вообще?
— Могут, — он наклонился и слегка приподнял моё лицо за подбородок, как тогда, когда просил показать язык. Но сейчас заставил посмотреть на себя.