— Слушай, я знаю, она сказала тебе, что я убила ее говнюка папашу. Но она сказала тебе, как? — Монте отчаянно трясет головой.
— Нет, — выдыхает он с явной болью в голосе.
— Я выбила из него все дерьмо, а потом отрезала ему член и заставила подавиться им! Продолжай так со мной разговаривать, и я сделаю то же самое с тобой! — Я отпускаю его и выхожу из комнаты.
Гребаный придурок. Мы — одно и то же! Я — это она.
Глава 16
Монте
Я больше не чувствую своих рук. Покалывание прошло некоторое время назад, теперь они просто онемели. Чем больше я тяну за веревку, тем туже она обхватывают мое запястье. Я начинаю думать, что мне придется действовать как в фильме «Пила», чтобы освободиться. Лишиться руки, черт возьми, перетерев ее веревкой. Я даже могу сделать это со своей поганой рукой. Все равно ее не чувствую. И я уверен, что у меня уже есть повреждение нервов из-за двух сломанных пальцев.
Кого я обманываю? Это займет слишком много времени, а у меня нет на это сил. Я голоден, меня мучает жажда. Я уже на последнем издыхании. И все же я здесь, возвращаюсь после очередного выброса адреналина от маленькой Мисс Психопатки.
Громкий грохот из кухни заставляет мое сердце снова бешено колотиться. Я смотрю на дверь. Еще один громкий треск.
О, нет. Агония.
Все во мне требует лежать и ничего не делать, но у моего рта другие планы.
— НЕ ДЕЛАЙ ЕЙ БОЛЬНО, ЧЕРТОВА СУКА! — Может быть, я только что вырыл себе могилу, но я не могу позволить ЕЙ причинить боль Агонии.
Суматоха на кухне останавливается, и, клянусь, мое сердце тоже. В ожидании я устремляю взгляд на дверь. Готовлю себя к тому, что вот-вот произойдет.
Один шаг. Два шага. Три. Четыре. Пять.
Я слышу шаги в коридоре. Изо всех сил дергаю веревку, надеясь, что каким-то чудом мне удастся освободить здоровую руку. Но, как обычно, она просто трется о кожу и вызывает ожог.
Дверь медленно открывается, и входит побежденная, окровавленная Агония. О боже. У меня сжимается сердце, и я хочу что-то сказать, но не могу. Просто смотрю на ее лицо, ее когда-то прекрасная фарфоровая кожа теперь малиновая и покрыта царапинами и следами когтей.
— Я... я просто приму ванну, — говорит Агония, ее голос полон печали и боли.
— Господи, Агония.
Агония поднимает руку:
— Она это заслужила.
Подождите, что?
Это сделала не мучительница Агонии! Агония сама попыталась причинить ей боль. Агония открывает дверь ванной и начинает раздеваться. Слышу ее тихие вскрики и не могу этого выносить. Я хочу ей помочь. Спасти ее от монстра в ее голове. Но не знаю, как. Я отворачиваюсь, потому что чувствую, что каким-то образом совершаю насилие над ней, наблюдая, как она раздевается, хотя она не просила меня отвернуться или потрудиться закрыть дверь.