— Твой гувернёр, конечно, прав, но миссис Троп сейчас не тётенька, она целительница, а целителям можно показывать всё, — с удивительным терпением и нежность увещевал его отец.
— Не буду! — мальчик замотал головой и выпятил губу, словно вот-вот расплачется.
— И не надо, — стараясь остановить намечающиеся рыдания, поспешила я. — А у тебя шрамы только на попе?
— Нет, — губа Эррола была всё еще выпячена, он всё ещё подозрительно меня глядел, но плакать вроде как передумал.
— А ты можешь показать мне что-нибудь другое?
Малыш подумал, вновь взглянул на отца, получил от него ободряющий кивок и высунул из складок одеяла другую руку, правую. А я чуть не ахнула. Если шрамы взрослого меня напугать или отвратить не могли, то при виде скрюченной лапки — иначе не скажешь, — мне захотелось разрыдаться. Не должно такого быть у детей, не должны они переносить такие страдания.
— Можно мне потрогать? — наверное, мой голос звучал как несмазанная телега, но ком в горле был размером с кулак. — Я не сделаю тебе больно, обещаю. Я лечила твоего папу, и если бы сделала ему больно, он бы не привёл тебя ко мне, верно?
— Верно, — забавно нахмурив бровки в серьёзных раздумьях, кивнул мальчик. — Ладно, потрогай.
Я аккуратно взяла в ладони крохотную скрюченную ручку с негнущимися пальчиками без ногтей, всю состоявшую из одного сплошного шрама, и, прикрыв глаза, провела диагностику. И чуть не завыла, представляя, какие муки пережил этот ребёнок.
В отличие от отца, которого лишь задело брызгами этого самого напалма, Эррола в него, похоже, макнули. Или облили. Страшнее всего пострадали ноги ниже колен, каким чудом их вообще удалось сохранить, не знаю, но ноги были. Слабые, безжизненные не только от ожогов, но и от того, что ими не пользовались — да и невозможно было, — они представляли собой один сплошной шрам спереди от колен и ниже, сзади шрамы, хотя уже не сплошные, захватывали ягодицы и часть спины.
Примерно то же было и с рукой — она была повреждена от пальцев и вверх, выше локтя. Видеть глазами я могла только кисть, потому что на Эрроле была рубашка с длинными рукавами и кружевными оборками на манжетах, но для внутреннего зрения мне не были помехой ни одежда, ни плед.
Пальцев на ногах практически не осталось, ноги не сгибались, застыв в полусогнутом состоянии, рука тоже. Но на ней хотя бы пальчики сохранились, хотя и негнущиеся. Неповреждёнными у бедного ребёнка остались голова, левая рука, верх спины, грудь, живот, пах и передняя часть бёдер.
Ходит он не мог, сидеть, наверное, мог, но с трудом, правой рукой тоже не пользовался.