Я настолько увлеклась постановкой диагноза, что совсем забыла, что тут ещё был Орлов, который старательно осмысливал полученную информацию.
“Наверное, всё-таки деменция”, — печально заключила я, переводя свой взгляд с тарелок на Орлова и его ямочку на щеке, появившуюся там в силу того, что он опять улыбался.
— В смысле? — не поняла я, о чём он вообще говорил.
— Юмор, — повторил Лёха. — Замечательная шутка. Но если не хочешь отвечать на вопрос об отце дочерей… так и скажи, — милостиво разрешил он, восприняв моё торжественное заявление как попытку не подпускать его близко.
Я слегка прищурилась, пристально рассматривая каждую чёрточку его лица в надежде понять, действительно ли он думает так, как говорит, или же просто пытается слиться с темы.
Но Лёшка выглядел как всегда, уже порядком расслабившись после моего сенсационного заявления.
Нет, ну зашибись, а мне-то что сейчас с этим делать? Сидеть и убеждать его, что я серьёзна как никогда, и у меня всё так же плохо с юмором? Кстати, за юмор было обидно, не всем же быть такими клоунами, как Орлов. Нет, он всё-таки идиот, клинический. О нет! А если это передаётся на генном уровне?!
Тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли и убеждая себя в одном: я попыталась, он не понял, можно теперь считать, что моя совесть чиста.
— Не хочу, — вяло согласилась я, отодвигая все откровения на более удачное "потом", да и всякое желание говорить с ним искренне у меня пропало напрочь.
Он хотел что-то сказать, но, к счастью, у меня зазвонил телефон, и я поспешно схватилась за трубку, радуясь Женькиной настойчивости как никогда.
— Мам, а ты скоро? — полюбопытствовал мой ребёнок.
— Не знаю, я всё ещё… на работе. А что? — врать, конечно, нехорошо, но говорить правду было как-то не с руки.
— Мы с Аллой хотим мне кончики волос подстричь, можно?
Подруга была парикмахером, а вернее, как сейчас было модно говорить, - стилистом, и уже не один год отвечала за творческий беспорядок на наших головах.
— Стригите, — на автомате разрешила я, чувствуя, как Лёшка всё это время без устали следит за мной, прислушиваясь и присматриваясь. Так и хотелось спросить, что он пытается увидеть, но вслух произнесла совсем другое: — Как Тася?
— Уроки делает, — фыркнула старшая дочь, — и ненавидит весь мир.
— Что-то случилось? — даже не удивилась я.
— Ей сегодня какой-то бедолага умудрился на шахматах шах и мат поставить.
— О как, — давненько у Таськи не находилось достойных соперников среди сверстников. — Как она?
— Злится и строит планы мести.
— Бедный парень.
— Говорю же, бедолага! Ладно, мам, всё, пока, я стричься.