Утро начинается с улыбки, правда не с моей.
Еле слышный стук в дверь заставил наскоро утереть остатки ночных слёз.
— Доча, можно? — Папа топтался на пороге, не решаясь войти.
— Входи.
Он прошел в комнату, присел рядом со мной на кровать и осторожно взял мою руку в свою тёплую ладонь.
— Тин, одевайся, милая.
— В больницу? — исподлобья посмотрела на отца.
— В частный кабинет. Вы просто пообщаетесь. Если нам не хочешь говорить — поговори с Анатолием Ивановичем. Иногда, чужому человеку проще довериться…
— Хорошо. — Вздохнула тяжело и пошла в сторону гардеробной.
Пусть будет так, как они хотят. Отстанут быстрее и вопросов лишних задавать не будут.
В частной клинике было светло и, в какой-то степени, даже уютно.
Но самое главное, здесь не пахло больницей. Ничего не навевало на мысль о боли и страданиях… ничего, кроме меня…
Папа остался в машине, позволив мне самой принять решение и дойти до нужного кабинета.
Анатолий Иванович восседал за массивным дубовым столом, очки сползли на нос, и мужчина поправлял их отточенным движением.
— Можно? — Приоткрыла дверь и заглянула в кабинет.
— А, Кристина, проходи. — Он добродушно мне улыбнулся и пошел ко мне навстречу. Указал рукой на мягкий диван, а сам сел напросит в кресло.
Всё, как в лучших фильмах о сеансе психотерапии.
— Давайте побыстрее с этим закончим. Спрашивайте, что хотите — на всё отвечу.
Я была такой смелой не потому, что хотела рассказать о случившемся, просто понадеялась на врачебную тайну. Проще рассказать — быстрее отпустят.
— Давай, я, для начала, задам тебе один вопрос, и будет понятно от чего отталкиваться. — Анатолий Иванович взял со стола массивный блокнот и ручку.
— Задавайте.
— Ты подверглась сексуальному насилию?
Его вопрос прозвучал гром среди ясного неба.
Мои глаза увеличились вдвое, на лице появилась дибильная улыбочка.
— Нет, ничего такого… Хотя…
— Продолжай… — врач внимательно вслушивался в мои слова, и даже немного поддался вперед.
— С какой-то стороны это даже можно было бы назвать насилием… моральным, душевным, психологическим, но не физическим уж точно.
— Что ты имеешь в виду? — Брови нахмурились. Он явно не понимал о чём я.
Я рассказала доктору всё.
Я не помню себя без любви к нему, поэтому мой рассказ вышел долгим.
А закончился он на горьких слезах и тяжелых всхлипах.
Даже дня еще не прошло, а боль такая вернулась, что разогнуться невозможно.
От меня будто отрезали часть. По живому, без наркоза, медленно растягивая каждую долю секунды на часы.
Папа был прав, чужому человеку рассказать намного проще.