Она покосилась на Свена, но брат на них не смотрел: он сидел возле Ружаны, обняв жену за плечи. Ружана всхлипывала – и не по Ингеру. Детей от нее увели в избу к челяди, иначе они ревели хором, видя, что мать плачет. Раздор между Киевом и древлянами заносил топор над головами всех ее родичей – из-за связи со Свенгельдом Лютославичи стали врагами и древлян, и киян, и она почти не надеялась, что губительная гроза их минует.
– Что там… везде? – мрачно спросил Свен у Асмунда.
– Кольберн дедов проводил из города, поехали восвояси.
– Не пытались их разорвать по дороге?
– Вроде нет. Да что их рвать, они все одно на том свете. Хвалимир потому таких и выбрал.
Свен молчал, озабоченно хмурясь. Ельга и Асмунд посматривали друг на друга, но оба еще были в растерянности и не понимали, чего он хочет. Немного опомнившись, Свен оценил так вовремя поданный совет Уббы: если уж он не смог возглавить поход ради мести, то оставалось присоединиться – не сидеть же было дома ему, мужчине и воеводе, когда женщина и дитя идут на рать!
Ингер перед смертью вставил и третью палку в колесо его замысла: взимая дань на Прекрасу и чадо, он крепко вбил в головы древлян мысль о том, что именно эти двое – его наследники. И достиг своей цели: будучи сам уже мертв, не позволил Свену отодвинуть их в сторону в самый первый, решающий миг. А теперь стало поздно: выступи он сейчас против Прекрасы, поставит себя на одну доску с ее врагами-древлянами.
Над притязаниями женщины идти на войну можно было бы посмеяться, не имей она в руках военной силы. А у Прекрасы был Кольберн с его нерушимой клятвой и прочие бояре, отосланные Ингером, как выяснилось, так кстати. В земле Деревской эти две сотни могли бы и не изменить исхода дела – Хвалимир перебил бы их заодно с гридями, только что бой вышел бы не таким скоротечным. А вот в Киеве они изменили все. И Свену пришлось, махнув рукой на прежний, рухнувший замысел, пытаться понять, как действовать сейчас.
Одно было ясно: похода не избежать, и надо собирать войско.
Но с кем об этом говорить? С Прекрасой – русалкой, которую он сам же столько лет презрительно называл «перевозницей»? Эта мысль Свену претила, казалась такой же нелепой, как разговор с коровой, собакой, воротным столбом! Ему, мужчине, воину, воеводе, сыну прославленного Ельга, ждать приказов от женщины невесть какого рода? Да разве можно? Ингер был законным владыкой, которому втемяшилось взять низкородную жену, что его не красило, но не отменяло его собственных прав; сама же эта жена, без Ингера, во владыки никак не годилась.