Накануне коронации Долану не спалось. Настолько не спалось, что в два часа ночи он обнаружил себя на работе, изучающим поминутный план церемонии и схему расположения охраны.
Схема была толковая, придраться не к чему. А придраться хотелось. Найти какую-нибудь мелкую нестыковку, ткнуть в неё пальцем, радостно воскликнуть «Ага!» — и немедленно доложить начальству. Чтоб ошибку исправили, напортачившего — нашли, а уровень безопасности повысили.
Потому что безопасность принцессы с недавних пор Долан считал одной из своих персональных задач. Сложно не считать, когда тебя об этом умоляет зарёванная девчонка, которая очень не хочет умирать.
Яна тоже умирать не хотела. Настоящая Яна.
Или, может, она была ещё слишком маленькой, чтоб о таком думать?
О чём он сам в десять лет думал? Наверное, о том, как пробраться на ближайшую стройку, и не нарваться на сторожа, или как не завалить контрольную, или как научиться лазать по деревьям не хуже Тео, или как уговорить мать завести щенка.
И, конечно, о том, как не попасться отцу под горячую руку.
У него хорошо получалось не попадаться. Или, если не вышло удрать, то вести себя максимально спокойно. Со всем соглашаться, выполнять требования, говорить только когда спрашивают, не проявлять эмоций.
Если вдуматься — на службе всё это потом пригодилось.
Стоило бы, пожалуй, сказать отцу спасибо за науку.
Стоило бы убить его за всё остальное.
Стоило бы. Только это уже ничего не изменит.
Долан потряс головой, отгоняя непрошенные мысли.
Откуда они опять вылезли? И сейчас даже на наркотическую дурь не спишешь, разве что на свою собственную.
Внутри нарастало напряжение, за последнее время его скопилось слишком много, а сбросить возможности не было. Хотелось немедленно выскочить из кабинета и начать действовать. Бежать, решать, стрелять. Что угодно делать, лишь бы эта пружина, притаившаяся за диафрагмой, хоть ненадолго расслабилась. Потому что если она сожмётся до предела…
В отличие от отца, Долан свой предел знал.
Иногда он представлял его как отметку на шкале барометра: ясно — пасмурно — дождь — шторм — срыв.
Моменты срывов он почти не помнил. Просто накрывала вдруг сплошная белая пелена без звуков и ощущений, а спустя несколько минут Долан обнаруживал себя со сбитыми кулаками, разломанным стулом или выдранной из забора доской.
Это было нехорошо, совсем нехорошо.
Слишком легко представлялось, что однажды на месте стула или доски окажется живой человек. И ладно ещё, если преступник. А если нет?
Долан поискал глазами что-нибудь, способное отвлечь. Взгляд упал на кружку с остатками кофе. Кружка была дурацкая, совсем не подходящая бывшему милиту, нынешнему сотруднику разведки, да и вообще любому взрослому человеку — с лохматым котёнком, гоняющимся за бабочками. Дурацкая, но милая. Алина подарила.