). Так слабо прикрытая Кубань, имела незначительные посты и редуты, а между ними и за ними были расположены станицы и селения. Пользуясь этим, горцы делали набеги не только мелкими партиями, но и в больших сборищах. То было время безнаказанности за грабежи и разбои, но, вместе, и их лебединой песни.
Быстрое и толковое занятие Лабинской линии, о котором я уже рассказал в начале моих записок, и обращение казенных крестьян в казачье сословие положили предел хищничеству и послужили твердым краеугольным камнем к покорению правого фланга.
Этот небольшой пролог прольет свет на геройский, но несчастный подвиг, совершенный, более чем за пятьдесят лет, полковым сотником Фисенко с храбрыми хоперцами.
Партия хищников, в числе от 30–40 всадников, перед закатом солнца, появилась и маячила за Кубанью. Начальник Промежуточного поста (Промежуточный пост был в 12 верстах, близ Кубани, от станицы Баталпашинской.), сотник Фисенко, завидев с вышки неприятеля, оставил на посту только необходимое число казаков-часовых, а сам, с полусотней, переправился за реку и быстро бросился преследовать горцев, не дав знать смежным пунктам. Эта отвага и погубила его.
Горцы, зная отчаянную храбрость и запальчивость Фисенко, с которым не раз приходилось им иметь схватки, придумали верное средство избавиться от него навсегда. Партия, то быстро уходя от него, то приостанавливаясь и как будто не решаясь на бой, снова уходила: такими маневрами она завлекала все далее и далее от Кубани разгорячившихся преследованием казаков. Казаки, уже не рассчитывавшие на помощь с линии, были уверены в своей силе и верной победе; но лишь только они поравнялись с Зеленчугскими высотами, ничего не замечая на пересеченной местности, покрытой кустами, высокой травой и камышом, как были отхвачены от Кубани огромным скопищем горцев, притаившихся в засаде.
Окруженные со всех сторон, выросшими будто из земли горцами, хоперцы твердо решились предпочесть честную смерть в бою позорному плену. Спешась, они побатовали коней и из-за них отстреливались, посылая смерть за смерть товарищей; но ряды их, с каждым залпом перекрестного огня горцев, редели. Вот уже их менее половины; кони побиты или поранены, а надежды на спасение никакой… Бравый Фисенко не потерялся: сделав последний залп из винтовок, с шашкой в одной и с пистолетом или с кинжалом в другой, все бросились напролом – и пошла резня… Масса задавила и осилила последний отчаянный натиск этих достойных памяти молодцов; но ни один из них, даже израненный, не был трофеем горцев, дорого заплативших за свое торжество. Двое только казаков, пораненные пулями, и один из них с порубленной шеей, чудом сохранившиеся среди трупов товарищей, по уходе горцев, придя на заре в память, дотащились до зеленчугского поста и рассказали о гибели товарищей. Сотник Фисенко и в предсмертный час не изменил девизу своего хорасанского кинжала, гласившего: «без нужды не вынимай, со стыдом не вкладывай» (