Около половины августа, в состав отряда прибыла с Дону конная батарея подполковника Я-на, уже с орудиями на железных осах и блестевших как золотые, одним словом, точно на парад; но эта-то щепетильность, невзирая на дивную выправку людей и статность коней, не понравилась генералу Лабинцеву, любившему простоту и пользу, а не франтовство. Поразговорившись с батарейным командиром, он высказал в таком духе, свое мнение и, в подтверждение своих слов, предложил сделать сравнительный опыт быстроты действия. Задетый за живое, Я-н предложил пари, что, поставив на расстоянии версты десять шестов, любой его взвод, несясь в карьер, снимется с передка, сделает выстрел и пронесется до крайнего шеста. Пари было принято; генерал потребовал к себе старого своего знакомца, сотника Рассветаева, который, с ездового до взводного командира, прослужил лет двадцать в одном и том же взводе и славился как практичный стрелок.
Объяснив ему в чем дело, генерал получил лаконический ответ: «не посрамимся, ваше превосходительство. Возвратившись в парк, Рассветаев приказал взводному уряднику дать по доброй порции людям и запрячь артиллерию. Выстроились взводы у шестов, которые были поставлены в две линии, и, по команде, понеслись с места в карьер. К первому шесту прежде прискакал донской взвод и, сделав выстрел, понесся далее; но рассветаевцы не зазевались и, поразмяв коней, не только первыми прилетели к последнему шесту, а успели вернуться и у предпоследнего шеста вместе сделали выстрелы с донцами, еще не доскакавшими до призового шеста. Пари было выиграно и подполковник Я-н, убежденный опытом, воскликнул: «Да, ваше превосходительство, это не люди, а черти!.. Еще не осадив коня, прислуга кубарем слетала и подхватывала орудия с передков. Как бы то ни было, а быстрота и ловкость остались за линейцами.
Потянулись опять своей чередой мирные дни; опять стоянка в прикрытии рубки леса, да на фуражировке сменялась нарядом на ночь, для встречи выбегавшим целыми семьями чеченцам, селившимся под выстрелами укрепления. Все это время не было порядочных схваток и ограничивалось пустой перестрелкой на рубке леса. Спокойствие было томительное; вместо осторожности явилась беспечность.
Однажды, возвратившись в свой балаган с ужина от начальника отрядной артиллерии, нашего бригадного и батарейного командира, полковника фон-Штемпеля, я и, прикомандированный от № 24‐й конной батареи поручик К-в, мой смоленский земляк, вздумали заняться туалетом и велели вычистить сапоги, несходившие с ног более месяца. Усердный деньщик К-ва, незабвенный Балацко, вычистив на славу, перемешал сапоги, а у К-ва ножка была благодатная. Ночью тревога… Чеченцы подкрались и сняли несколько оплошных на секрете. Пошла кутерьма – артиллерия запрягай… Вскочили мы оба спросонья, надел я чужие самоходы и ускакал, а бедный К-в как ни бился, а выехал перед своим взводом в одних носках…