Запорожец, как мысль, взметнулся на коня и бросился его преследовать, а я второпях послал в погоню пулю, но она сбила только папаху.
Нам было видно, как Запорожец был уже в нескольких только шагах от горца; вдруг он покатился через голову с коня, а горец, без оглядки, оттянул и исчез за отрогой, покрытой густой листвой. Поднялись конь и казак и скрылись вслед за ускакавшим…
Засада не принесла нам никаких новых сведений: двое были убиты наповал, а третий, с простреленной глоткой, захлебывался душившей его кровью и вскоре вытянулся в предсмертной агонии… Половили мы их коней, повыбрали лучшее оружие, стащили трупы с дороги в кусты, позабросали и позатерли песком кровь – и пустились по сакме за Запорожцем. Так мы проехали версты четыре или верст пять и встретили нашего хлопца с запекшейся от крови рыжей бородой и с подбитым глазом, следствием падения. Он щедро награждал коня всевозможными эпитетами, доставшмися ему по наследству от его предков из Сечи, за то, что бедняга так не вовремя и неловко споткнулся о пень или камень, а между тем горец провалился точно сквозь землю… О разбитой роже и помину не было, да и стоило ли обращать на это внимание, когда скрывшийся горец открыл нас, и все окрестные аулы и коши пустятся на розыск… Обстоятельство это было не шуточное: приходилось, быть может, поплатиться головой… Нужно было скрыть свою сакму, и мы, посоветовавшись, решили переплыть за Белую и, по устью притока Ендрюк, проехать водой до шавдона, т. е. большого топкого болота, чтобы горские охотничьи собаки, поприученные к отысканию следов, сбились с толку; а что собаки будут в ходу, мы уже это не раз испытали, зная, что и самая погоня была неминуема и неизбежна. Ускользнувший от наших лап горец в первом же ауле подымет тревогу – и закипит потеха…
До ночи нам удалось ловко скрывать свой след, и Мандруйко, в течение дня не раз взлезая на деревья или на кручи, видел погоню за нами… Благодаря только этим наблюдениям, мы ускользали от зоркости горцев и чутья их псов. Да! истинно бесценное сокровище такой пластун, как мой наставник: оказалось, что Мандруйко, за рекой Белой, так же хорошо знал местность, как свою хату. Мы переправились через Белую ниже верст тридцать. Наши лошади (мы их сберегали и ехали больше на отбитых), оживились надеждой возвратиться домой, и мы ехали так скоро, что, менее чем через час, прибыли к Майкопскому ущелью.
Луна закатилась; небо стемнело; мы ощущали то чувство безопасности, которое находишь в защите мрака и уединения… Начали взбираться, шагом, на откос, когда Мандруйко, с которым я спокойно разговаривал, дотронулся до руки моей, чтобы заставить меня замолчать, и шепнул мне: