Смуглое лицо ротмистра побелело.
- Да, я был при этом. И я должен признаться, что до сегодняшнего дня не нахожу покоя от того, что натворили там наши люди! Это я говорю не для того, чтобы оправдаться, когда моя жизнь в ваших руках.
Испанец перестал говорить, так как был слишком горд, чтобы просить о снисходительности. Но под требовательным взглядом капитана он заговорил дальше:
- Когда я попрощался со своим домом, чтобы приехать сюда, я был убежден, что буду служить праведному делу. Я горел желанием вступить в борьбу с мятежниками. Но в Брюсселе я ежедневно видел, как много людей - мужчин и женщин, старых и молодых -умирали на кострах или эшафотах. Люди, которые, может быть, за небольшим исключением, сами никогда не пускали крови! Несомненно, что для нас те, кто поворачивался спиной к нашей вере, были отщепенцами. Я считаю, что это все же дело священников -убеждать их в том, что они заблуждаются, а не позволять испанским властям отдавать их в руки палачей. Кроме брата, у меня нет никого из близких родственников, капитан, - мы остались последними из очень древнего рода. Брат сейчас - священник нашей церкви. Когда я прощался с ним, чтобы отплыть сюда, он сказал мне: „Помни о том, что в нашем роду все были мужественными воинами, но никто не был убийцей!" И затем он дал мне свое благословение. Брюссель был переполнен убийцами. Затем, к моей радости, я услышал, что мой отряд будет направлен в Голландию, чтобы там помочь подавить восстание. Под командованием Дона Фредерико я пришел в Хаарлем, но и там испытывал боль в душе из-за нечеловеческой жестокости. Это не имело ничего общего с честным сражением человека с человеком, это было бессмысленное убийство. И когда мы одержали победу, вновь начались убийства. Я пытался воздействовать на отряд, но навлек этим на себя неодобрение своего начальника и тем самым остался бессилен перед этими бездушными поступками. Затем меня прикомандировали к всадникам, которые должны были следовать за 179 в Алкмаар. Нападение на город не удалось, но я не хотел больше возвращаться в Хаарлем и присоединился к капитану Панадеро. Итак, я пришел к тому крестьянскому двору. Капитан Панадеро требовал, чтобы его впустили, и хозяин подошел к воротам, чтобы договориться. Он пришел не как проситель, а на беглом испанском предложил нам хороший откуп. Мы все поняли, что сказал крестьянин, и склоняли капитана Панадеро согласиться на предложение. Но это значило для него поступиться честью, он вытащил свой пистолет и выстрелил в крестьянина. Я выразил этому свое неодобрение, и с тех пор капитан Панадеро стал моим врагом.