Капитан Эльбертс все еще командовал „Драконом". Так как он мог свободно решать, то он использовал его больше не как военный корабль, а как курьерское судно, выполняющее поручения принца Оранского. Это решение было принято в связи с отставкой испанского ротмистра дона Мигеля Перан-са. Испанец расстался с ним в Бресте, но до этого между капитаном и пленником состоялся еще один длинный разговор. Прежде, чем ротмистр, которому явно нелегко было расставаться, в последний раз пожал капитану руку, он сказал:
- Мы принадлежим к разным народам, у нас разная вера, капитан, но все же Бог, в которого мы верим, знает наши души и все может. Вы благородно оставили мне жизнь, и я уверен, что вы будете вспоминать о Мигеле Перанса с более теплым чувством, чем о моих земляках, которых вы принесли в жертву вашей мести. Месть сладка, но у нее горький привкус. И это нам не подобает. Дай Бог, чтобы вы изгнали ее из своего сердца, Рольф Эльбертс. Вам не вернуть назад того, что потеряно. Я возвращаюсь к себе на родину, понимая, что мой народ причинил вашему страдания и развязал эту войну, которая никогда не приведет к хорошему концу. Будьте здоровы, капитан! Бог с вами!
Предводитель гезов, капитан „Дракона", которого боялись испанцы, уважали товарищи, ценило командование флота и команда, когда „Дракон" снова вышел в открытое море после расставания с ротмистром Перанса, зашел в свою каюту и заперся. Затем он снял свою треуголку, отстегнул шпагу и пояс и взял корабельную Библию. Долго он читал то, что ему хорошо было известно с детства. А затем он встал на колени. В течение нескольких часов его не видели на палубе.
Была уже поздняя весна, когда капитан Эльбертс нашел возможность посетить маленький крестьянский двор в Норд-Бевеланде, где после тех печальных событий ему пришлось оставить Марка. Он нашел его и высокого Бартеля на поле неподалеку от двора. Когда Марк увидел моряка, он отбросил лопату в сторону и поспешил к нему навстречу. Очень радушно встретили они друг друга.
Вопреки ожиданиям, Марк быстро поправился от тяжелого ранения, а как только ему стало немного лучше, он постарался быть полезным в доме, во дворе и в поле. Он работал так прилежно, что даже Бартель, которому, как настоящему моряку, крестьянский труд был чужд, и то вынул руки из карманов и взялся за работу. Но при этом Бартель все же заявил, что он непременно воспользуется первой возможностью, чтобы вновь почувствовать под ногами палубу корабля. Но его мать Бетте пыталась все же его отговорить. Что касается Марка, то он тоже ушел бы, будь на то воля Бога, но мальчик еще долго не выздоравливал и все еще нуждался в уходе. Даже сестра не молчала и бодро убеждала Бартеля остаться, так что в конце концов он смиренно сказал: „Против вас, женщин, совершенно невозможно идти!"