- Что случилось... кто?
- О, Франс, - господин ван Бинген сделал над собой усилие. - Нон, моя дорогая Нон! Если Господь не сотворит чудо...
Франс замер, губы его помертвели.
- Сядь, сынок, - попросил его приемный отец и указал ему на старое кресло тети. - Сегодня пятница; еще в понедельник Нон ходила со мной за покупками; но когда мы вернулись домой, она пожаловалась на боль в голове и ломоту во всем теле. Ей становилось все хуже, и во вторник утром я позвал врача. Как только он увидел Нон, он сразу же определил то, чего именно я боялся: тиф. Состояние больной ухудшалось час от часу, лихорадка стала постоянной, и доктор оказался бессилен сделать что-либо. Сегодня он не отвечает на мои вопросы, а только молча пожимает плечами.
Еще некоторое время он рассказывал о своем ребенке сдавленным голосом, а потом постепенно успокоился. Ему стало лучше после того, как он выговорился Франсу, который мог разделить с ним это глубокое горе.
- Могу ли я ее увидеть? - спросил Франс. - Или ее еще более утомит, если она увидит меня так внезапно?
- Не думаю. У нее теперь очень высокая температура, и она никого не узнает; только возьми себя в руки, может статься, что она позовет тебя, она часто делает это в бреду.
Господин ван Бинген, сопровождаемый Франсом, тихонько пошел по коридору в спальню Нон. Он осторожно открыл дверь, и Франс услышал, как Нонни что-то бессвязно бормотала своим чистым голоском, сопровождая это веселым смехом. Затем она попросила: „Пожалуйста, Франс, помоги мне с этой задачей, она слишком трудна для меня..."
Сердце у юноши едва не выскочило из груди, но ван Бинген подтолкнул его в спину, и тот вошел. Он не заметил, как посеребрились за это время волосы тетушки Марии, какой усталой была ее походка, как согнулась под тяжестью почти восьмидесяти лет ее всегда такая стройная прежде фигура; нет, всего этого Франс не заметил. Его глаза были прикованы к той, которая так часто занимала его мысли, несмотря на все перемены места и времени; но Франс знал, что яркий румянец на любимом лице - это обман, следствие коварной лихорадки - как и блуждающий блеск ее глаз. Как только лихорадка исчезла, румянец на щеках сменился смертельной бледностью, и казалось, блестевшие от лихорадки глаза вот-вот закроются навсегда.
- Нон, ты мне так нужна! - прошептал Франс с несказанной болью. Неизвестно, услышала ли Нон его слова, но на мгновение она обратила свое лицо к нему и, пока ее взгляд блуждал где-то вдали, прошептала: „Ты ведь поможешь мне, правда, Франс?.."
Юноша старался держать себя в руках, но этого он не мог вынести. Он упал перед кроватью на колени и, уткнувшись лицом в одеяло, громко зарыдал.