Проснулся – солнце уже высоко, и время к полудню. Эркки уехал рано утром.
Да, ситуация. Проспал. На «тропу» ко времени прохода не успевает. Ночью линию фронта там переходить нельзя. По этой «тропе» он уже не раз ходил, многие финские солдаты его знают и относятся к нему по-свойски. И накормят, и с собой хоть немного дадут. Но это днем, когда все откровенно и на виду. А если ночью на них наткнешься, еще вопрос, как расценят, подозрение может быть. Или свои, впотьмах не разобравшись, подстрелят. Оставаться здесь до следующего утра – хозяева эти знакомые Эркки, а ни он их, ни они его до сей поры не видели. Сноха со свекровкой замотаны, задавлены нищетой и работой. Где их мужчины, может быть, воюют, а возможно, и погибли. Хорошо бы, конечно, после всех передряг отдохнуть хоть денек… Попроситься остаться до завтра? А как замотивировать просьбу? «Тропу», мол, проспал. Смех. И не только смех. Сказал от одних родственников к другим идет, а попросись остаться – подозрение может быть. И не до него им, своих забот хватает. Надо уходить.
Молодая хозяйка осмотрела и перевязала рану и дала на завтрак оставшуюся со вчерашнего ужина картофелину в мундире да пару окушков.
Поев, поблагодарил, оделся и вышел во двор. Лыжи стояли у крыльца. Молодуха подперла дверь «карельским замком» и направилась к хлеву. Навстречу вышла свекровь и стала за что-то негромко, но зло выговаривать. Та, молча, склонив голову, покорно слушала, но вдруг – слово ли слишком обидное услышала, или терпение за края переполнилось – подбоченилась, сузила глаза и прошипела:
– Какая ни безрукая, а замуж выйти еще могу…
Свекровь отшатнулась, округлила глаза, привалилась спиной к двери хлева и замерла.
– Сороковины… сороковины только…
Сноха, испугавшись своей дерзости, прижала руки к груди и закусила согнутые указательные пальцы обеих рук.
И вдруг одновременно бросились они одна к другой, обнялись, прижались друг к дружке щеками:
– Прости… Прости… язык мой поганый…
– И ты меня прости… Будь проклята эта война и трижды проклят тот, кто ее затеял!
И заревели обе в голос.
Микко быстренько надел лыжи и прочь, прочь за калитку, лишний он, ненужный зритель на этой драме. С дороги оглянулся. Женщины с трудом вытащили на козлы толстый березовый швырок и неумело, виляя пилой и закосив рез, принялись его пилить, часто вытирая носы рукавицами, должно быть, продолжали плакать. Микко убавил ход, хотел было вернуться, помочь – пилить дрова он умел хорошо. Но пожелание почему-то не подкрепилось волей. Одно – замотивировать возврат сложно. И он им… Помощь его, конечно, нужна, но, похоже, сами они от куска до куска живут, и лишний рот за их столом большая обуза, чем пилка дров.