Те без обид и пререканий, быстренько, чтобы не выстуживать диспетчерскую – самим же потом в ней греться – выскочили на улицу. Зоя встала, плотнее прижала за ними дверь, подоткнула под низ двери свернутую валиком мешковину. Подбросила дров в буржуйку.
– Горластые, – посочувствовал ей Миша.
– Они ребята и девчонки хорошие, безотказные. Но тяжело им, все время на морозе, материалов постоянно не хватает. Пусть покричат, надо же им пар как-то выпустить, – и предложила: – Давай, пока спокойно, чаю попьем.
– Попьем. Но можно я сначала позвоню?
– Звони.
По телефону никто не ответил. Зоя налила ему и себе в кружку кипятку, в каждую накапала из пузырька по несколько ароматных, пахнущих смородиной капелек.
– В прошлую смену сантехники водопровод в аптеке восстанавливали, быстро справились. Заведующая аптекой премировала их за хорошую работу, дала каждому по флакончику настойки смородиновых почек, а один, говорит, мастеру за оперативность передайте, – похвалилась удачей Зоя. И мечту высказала: – Вот прогоним фашистов, тогда настоящего чаю попьем с ситным и хлебушка досыта наедимся.
Миша достал из своей торбы серый сухарь, обмакнул кончик в кружку и аккуратненько сгрыз теплую, увлажненную часть его.
В Дзержинский район Зоя перебралась летом, а до лета жила на Петроградской стороне. В прошлую зиму работала штукатуром-маляром, но не столько она штукатурила и красила, сколько вместе с комсомольским бытовым отрядом ходила по квартирам, искала, кому нужна помощь.
Зайдут в иную квартиру, а там холод, грязь, вши и обреченно смирившийся перед смертью человек под одеялами и всяким тряпьем лежит, последнего своего часа дожидается. Во всем обличье его – обреченность, страх смерти и взгляд, голодный и блестящий, из глубоких глазниц, и мольба во взгляде. Не дайте умереть! Спасите!
Поговорят с ним, наколют дров, протопят печку, помоют полы, самого человека вымоют и белье его от вшей кипятком прожарят. За это время одна из них или вдвоем сходят карточки отоварят и горячий обед из столовой принесут. Глядишь, пришел человек в себя, ожил и зашевелился, и воля к жизни у него появилась. Ведь в первую очередь умирали те, кто слабел духом.
Некоторых, кто похуже себя чувствовал, в баню под руки водили и даже на санках возили, а была острая нужда и возможность, в стационар устраивали – и поднимали человека.
И не только взрослых находили в квартирах, но одиноких маленьких детей. Папы их известно где – на фронте, а мамы – у кого на улице от обстрела или бомбежки погибли, у кого на работу ушли и не вернулись, а у иных вот они, рядом мертвые лежат. Детей отогревали, отмывали, стригли, подкармливали и в детские дома устраивали.