С детьми ее не разлучили – все они оказались рядом, на соседних нарах, расположенных в два яруса.
А назавтра определили и с работой: женщин поставили у длинных столов по десять человек и показали, что надо делать. Операция самая простая: набивать патроны порохом. Но лучше бы заставили каждый день нужники чистить, чем выполнять эту работу. Пули-то предназначались для того, чтобы убивать мужей и братьев.
Детей пристроили убирать бараки, помещения караульных, столовую. Самая грязная работа выпадала то Саше, то Зое. Девочек посылали и на кухню, а капусту рубить доставалось Саше.
Все бы ничего, если бы не этот проклятый завод, где то и дело за работой вспыхивала в сознании мысль: что я делаю! Что я делаю!
Лица у женщин стали серыми, многие начали слабеть. И дети отощали – кормили супом, где плавала капуста да картошка или какая-нибудь крупа. Хорошо, что давали хлеб. Его ели, не торопясь, медленно прожевывая – ведь он и держал пленных на ногах.
После первых месяцев, когда обвыклись и уже знали друг друга, Федосья присмотрелась к одной сухопарой, крепкой женщине, которая выделялась среди других спокойствием и уверенностью во всем, что ни делала. Казалось, рабство ей не то что не в тягость, но и не в угнетение. Глаза у нее темные, взгляд твердый, и ходила она прямо, не сутулилась, как другие.
Однажды она положила в руку Федосьи кусок хлеба.
– Детям, – сказала негромко.
Сидели в предбаннике, ждали, когда им выдадут одежду после прожарки – этим немцы занимались регулярно, боясь эпидемий и вшей.
– Гляжу на тебя, Марья, и радуюсь, что у тебя столько силы. Видать, крепкие твои отец да мать.
– Когда нас угоняли, мамане сравнялось восемьдесят. А папаня старше, так он воюет.
– В партизанах?
– Нет, в действующей. Он механик у нас в колхозе самый лучший. Какую хошь машину починит.
Поговорили еще о своих родных-близких. Теперь при встречах стали здороваться.
Однажды в помывочной Марья подсела к Федосье на лавку, когда одевались.
Мария показала мешок, небольшой, аккуратно сшитый, который она пристегнула к внутренней стороне куртки.
– Зачем? – спросила Федосья.
– А я туда порох ссыпаю.
– Порох?
– Ну да. А патроны пустыми законопачиваю.
– А куда порох деваешь?
– А куда придется. То в нужник, то в мусорку какую-нибудь.
– Смелая ты, Марья. А как они увидят?
– Так ведь я зоркая, сначала осмотрюсь. Только ты на меня не равняйся. У тебя четверо – их тебе сберечь надо. И вот что еще тебе скажу: как придут опять эти мадамы на уборку к себе брать, ты своих вперед выстави, чтобы их заметили. У мадамов дети и поедят лучше, и опасности меньше. Вон у Дарьиного парнишки кровь забрали, так он начал чахнуть. Такой славный был парнишка, а теперь навряд выживет.