Что-то сказал и поднял толстый указательный палец вверх. Видя, что Федосья обдумывает сказанное, опять повторил это слово.
– Бог, – поняла Федосья.
Старик закивал головой.
– Да, Бог. Он над всеми.
Федосья не поняла, но кивнула.
Хозяйка стала выговаривать старику, но не злобно, а по-домашнему ворчливо.
«Вот кабы они нас к себе с завода взяли, – подумала Федосья. – Чтобы у них постоянно жить».
Жестами и немецкими словами, которые Федосья уже знала, она стала объяснять свою просьбу.
Немка кивала, показывая, что ей все понятно, но что просьбу выполнить она не может.
– Саша, ты понял, что она говорит? – спросила Федосья сына.
– А мне кажется, что она возьмет нас к себе, – сказала бойкая Надя. – Ведь правда, фрау? Правда?
И так она смотрела на немку быстрыми своими глазками, что та смешалась. Впервые за все это время лицо ее потеряло строгость выражения, смягчилось, точно она выздоровела после болезни.
5
Жизнь в лагере текла серо и монотонно, но иногда наступали дни, похожие на взрывы бомб, которые огненной вспышкой обжигали сердце. Немцы выяснили, что с завода на фронт пошли холостые патроны.
Дознание провели быстро. Выстроили всех перед бараками и через переводчика сказали, что пока не признается тот, кто не заряжает патроны, все будут стоять на плацу.
Утро выдалось холодное, ветреное. Летели мелкие снежинки вперемежку с дождем. Суконные куртки одеть не разрешили, стояли в полосатых робах, которые ветер трепал, пробирая до самых костей. Дрожь охватила тело, хотелось хотя бы прикрыться руками, но офицер, расхаживающий вдоль рядов, плеткой бил тех, кто не держал руки по швам.
Примерно через час Марья сама вышла из строя. Офицер подошел к ней, уставился на нее. Она выдержала его взгляд и не опустила голову.
– Я одна делала брак. Не мучайте других.
Офицер кивнул, что-то сказал переводчику.
– Герр офицер говорит, что холостых патронов было слишком много. Одному не сделать столько вреда. Пусть выйдут и другие, иначе все останутся без еды и будут стоять до вечера.
Стояли еще час, может быть, больше.
У детей уже не было сил терпеть, то тут, то там в строю стал слышен плач.
Вышла еще одна женщина – невысокая, коренастая.
– Детей отпустите, – сказала она офицеру.
– Она – вредитель? – спросил офицер переводчика.
– Говорит, что да.
Офицер кивнул и сказал:
– Выйти всем, кто работал рядом с ними.
Перед строем оказалось двадцать один человек – один мальчонка не хотел отпускать руку матери. Было ему лет семь-восемь. Он был худ, невысок, но так крепко вцепился в руку матери, так орал, переходя на визг, что офицер, не выдержав, стал хлестать мальчишку по голове, по лицу, по рукам – но все равно ребенка не смогли оттащить.