– В наказание за вредительство, причиненное нашей армии, все они будут расстреляны, – он показал плеткой на стоявших перед строем. – Такое же наказание будет каждому, кто осмелится работать нечестно. Увести.
Автоматчики погнали женщин к воротам. Погнали и всех остальных. Федосья поняла, что расстреливать будут прилюдно – чтобы другие никогда не осмелились повторить сделанное Марией и другой крепкой женщиной – такой неприметной, даже имени которой Федосья не знала.
Дождь со снегом пополам все шел, уже промокли до нитки, но Федосья думала не о том, что дети простынут и заболеют. Они увидят, как будут стрелять, как на их глазах будут умирать люди – вот что хуже всего.
Немцы раздали лопаты, приказали копать ров.
– Дети, – сказала Федосья. – Сейчас немцы будут стрелять, так вы глаза зажмурьте – не смотрите. Поняли?
Двадцать женщин выстроили у вырытого рва.
Мальчишку мать все же сумела отцепить от себя. Он уже не мог плакать – лишь сипел, икал, дрожа каждой клеточкой своего тела.
Стреляли из автоматов, от животов. Огненные вспышки были яркими и короткими. Потом солдаты прошлись вдоль рва, дали еще несколько коротких очередей.
Снова женщин заставили взять лопаты – закопать ров.
И только потом погнали в бараки.
Не прошло и месяца, как снова на экзекуцию всех выстроили на плацу.
Дознание на этот раз вел другой офицер – молодой, стройный, с гладковыбритым насмешливым лицом. Полные розовые губы его то и дело раздвигались в улыбке, казалось, что пришел он сюда на какую-нибудь забавную игру, а не для того, чтобы еще десяток-другой людей повести на казнь.
Он прошелся вдоль строя, выбрал одну из женщин – лет сорока, крепкую, среднего роста, с круглым лицом, курносую. Видимо, хороша собой была эта женщина совсем недавно, но теперь горестные складки легли от крыльев носа к губам, под глазами обозначились темные круги, а взгляд перестал быть привлекательным, как прежде, а стал угрюмым.
– Ну, ты хочешь умереть? – спросил офицер через переводчика.
– Жить всякий хочет.
– Нет, ты не права. Вы все знали, что за вредительство будет расстрел, а продолжаете вредить. Вот ты знала, что наказание будет?
– Знала.
– Значит, жить хочешь? Кто думает иначе, шаг вперед.
Женщины и дети не знали, как поступить – то ли выйти из строя, то ли стоять на месте.
Офицер улыбнулся.
– Все хотят жить. Очень хорошо. Но для этого надо постараться. Если укажете на вредителей, расстреляем только их. Не укажете, казним каждого десятого из детей.
В наступившей тишине стали слышны шаги офицера.
Солнце светило весело, ледок в лужицах на плацу подтаял, и льдинки искрились, переливались. Федосья стояла в первом ряду и видела, как высокие, до блеска начищенные сапоги офицера наступали на льдинки, которые трескались, разбегаясь лучиками в стороны.