– Это кто такой? – спросил он, показывая на бронзовую статую знатного немецкого горожанина.
Американец улыбнулся.
– А, там написано, я прочел, – он сделал жест ладонью по воздуху, как будто что-то писал.
– Писатель, – сказал он. – Поэт, понял? Писал стихи, пел, – американец изобразил пение.
– Саша, полезай в машину! – позвала Федосья. Он послушался, залез в кузов.
– Песни писал, – гримаса скривила его лицо. – Разве немцы могут сочинять песни?
– Это раньше, когда они не были фашистами, – сказала одна женщина.
Мимо, разворачиваясь, проезжала машина. В кузове встал во весь рост Петр, крикнул Федосье:
– Тетка, не забудь! Маме передай!
Федосья вскочила, помахала рукой племяннику. Его увозили на запад, Федосью с детьми – на восток.
10
– Глядите, глядите, вон он, мост-то этот! – одна из женщин привстала со скамейки, вытянув руку вперед.
Впереди действительно показался мост с мощными высокими металлическими арочными перемычками, на могучих быках.
Внизу текла река – неширокая, но, видно, глубокая, потому что воды ее бежали между гор быстро. Река называлась Лайна, а рудники по добыче железной руды были самыми крупными в Германии. Здесь работали наши военнопленные, в том числе и Петр, племянник Федосьи.
Мост действительно длинный, сюда можно было бы согнать несколько тысяч человек. И разом их уничтожить, как того и хотели фашисты.
Не успели.
Федосья перекрестилась, когда миновали мост и выехали на трассу. Здесь взгляду открылись луга, покрытые сочной зеленой травой. Как не порадоваться Федосье – она поняла, почему и у ее фрау, и у других хозяек немецкие коровы такие гладкие и столько молока дают – вон как луга ухожены, вон травы какие. Живи, радуйся и солнцу, и небу, и вот этим горам и лугам, и этому разнотравью – неужели им не хватало своей земли?
Чем ближе подъезжали к городку, тем заметнее были следы боев. Стали попадаться разрушенные дома, разбитые машины, воронки от разрывов бомб.
А вот и городок, похожий на тот, где были у американцев. Такая же площадь, ратуша с часами в овальном медальоне, кирха. Вот только памятника на площади нет. Зато есть оркестр, и медь труб блестит на солнце. И наша ладная девушка в военной форме подает хлеб-соль на рушнике американскому полковнику, и тот добродушно улыбается. Но не знает, что надо отломить кусочек хлеба, макнуть в соль и съесть. И румянощекая наша девушка показывает, как надо принять хлеб-соль, и офицер смеется и все делает так, как положено.
Наш полковник идет навстречу американскому, и их ладони сходятся в крепком пожатии. Но что-то удерживает их от того, чтобы обняться. Несколько секунд они смотрят друг на друга и все же обнимаются под общие крики одобрения и радости.