Федосья увидела, что заключенные идут в здание, уцелевшее от бомбежек. Здесь, в просторной комнате с паркетным полом, с высокими окнами, за массивным столом, стоявшим у дальней стены, сидел офицер, проверяющий документы, переданные американцами. За спиной офицера стоял помощник, который время от времени что-то говорил начальнику и показывал пальцем на бумаги.
Федосья сразу вспомнила, что говорил племянник. Значит, сейчас эти люди определят, куда ее с детьми направить.
Она стояла перед столом прямо, крепко держа за правую руку Аню, за левую Надю. Старшие Саша и Зоя стояли по бокам и держали за руки младших.
В полосатых робах, поверх которых были надеты грубые, застиранные куртки, в сбитых ботинках, здесь, в этой зале с хрустальной массивной люстрой, паркетными полами, блестевшими сейчас под весенними лучами солнца, они представляли собой какую-то странную, почти нереальную группу из какого-то другого мира.
Да они и были из другого мира – там, где рабский труд, непроходящее чувство голода и постоянное ожидание гибели.
Офицеры, смотря на Федосью и ее детей, поняли это.
В их воле было разлучить мать с детьми – отправить ее в лагерь, как изменницу Родины, а детей – в детские дома, тоже, может быть, в разные.
– Скажи, Федосья Семеновна, – спросил офицер, – делала ты патроны холостыми?
– Нет.
– Но другие же делали.
– Сначала. Немцы бы всех детей за это расстреляли. Предупредили.
– Ну, не всех, – офицер был немолод, контужен, правая щека у него время от времени дергалась. – Так что, домой собрались? В свою деревню?
– А другой дороги у нас и нету.
– А вы? – спросил офицер, обращаясь к детям. – Ты, Александр? Может, лучше в ремесленное, а сестренок в детский дом? От деревни-то, может, ничего не осталось?
– Домой, – сказал Саша. – Все вместе, нам по отдельности нельзя.
– Вот как, – офицер что-то написал в документе и отдал Федосье. – На машинах вас повезут. У дежурного спросите. А ты пока, Александр, тут поблизости походи. Может, чего домой возьмешь, понял? Ну, счастливого вам пути.
Федосья поклонилась и повела детей к выходу из этого парадного зала. Она поняла, что гроза миновала и дорога домой открыта.
Пока определялись, на какую машину их посадят, Саша натащил всякого добра, в том числе и велосипед. Но в кузове было тесно, водитель приказал добро побросать. Больше всего Саше было жаль расставаться с велосипедом. Удалось лишь кое-как переодеться, снять, наконец, ненавистную одежду узников.
Ехали долго, с остановками, спали прямо в кузове. Бока болели, поясница ныла. Но это все ничего, все можно вытерпеть – лишь бы добраться домой.