Бабаксинья, глядя куда-то в сторону, вздохнула и тихо проговорила:
– У нас, Мишанька, с дедом твоим Матвеем при старом режиме шесть лошадей, одиннадцать коров да пять дюжин овец было. А птице, курам да гусям, счета точного не ведали, сколько их было. Работали, не скрою, не менее, чем сейчас, от зари до зари. И выходных не знали. Даже в великие праздники полного отдыха не было, скотине не объяснишь, что праздник, ее кормить, поить и доить во все дни надо. И другие так же. Но все, кто работать не ленился, жили более или менее в достатке.
– Зато сейчас эксплуатации нет.
– Ну, тебе виднее, ты грамотный, в школу ходишь, – без зла и обиды сдала свою позицию Бабаксинья. – Я про эксплуатацию, Мишенька, не училась, я и в школу-то не ходила ни одного года, показала мне сестра двоюродная Маня, упокой, Господи, ее душу, совсем молодой от чахотки померла, азбуку да как слова из букв складывать научила, с тем и живу. Матвей, тот грамотный был и Псалтирь, и Евангелие по-старому читать умел, и газеты читал, даже журнал по сельскому хозяйству один год выписывал. И поворотилась к тете Фросе: – Как пошли продразверстки да комбеды, я к Матвею:
– Как жить будем? Непонятно мне: то землю нуждающимся дают, то нажитое трудом у людей отнимают.
А он взял мою руку в свои ладошки, а ладошки у него большие, теплые, хоть и зима тогда на дворе стояла, посмотрел мне в глаза, смиренно так посмотрел, никогда: ни до, ни после такого смирения я в нем не видала, – и тихо сказал:
– Разве не знаешь, Ксюшенька, что нет на земле иной власти, кроме как от Бога? Установят большаки в России мир, наведут порядок, восстановят разрушенное, жизнь устроят достаточную – порадуемся тогда милости Божией. Порушат страну окончательно – нам ли, грешным, роптать на волю Его. Разве не Он Творец всему и Хозяин жизни?
– Запали на сердце мне его слова и взгляд, и руки теплые. С той поры так и стараюсь жить. Как поруха какая пойдет или незадача в жизни выдастся, вспомню Матвея и те слова его вспомню, перекрещусь да скажу: «На все, Господи, воля Твоя. Прости меня, роптунью грешную». И дальше живу.
Но и мимо Миши не прошло то бабушкино воспоминание, несколько дней спустя спросил:
– А дед Матвей какой был?
– Хороший мужик был, крепкий. Одно слово – хозяин.
Немногое этот ответ Мише разъяснил, но понятие дал – дед Матвей человек хороший. Потому что папа всегда говорил: «Всякий настоящий мужик по натуре своей хозяин». И Валерий Борисович о нем сказал: «Ты, Миша, крепкий мужик», – получается, как про деда Матвея.
К достоянию же деда Матвея и бабы Аксиньи Миша отнесся равнодушно. И кони, и коровы, и гуси – это далекое прошлое, еще до его рождения бывшее и потому как бы и вовсе не существовавшее. Вроде как урок истории. Зато он постоянно от взрослых слышал и сам видел: папе и маме зарплату в последнее время не раз прибавляли и цены снижали, и товаров всяких, и продуктов в магазинах становилось больше. Это было очевидно и важно – жизнь становилась лучше.