Утро, чуть брезжит серый свет через решётчатое окно под потолком. Выводят умыться в коридор, холодно. Долго задерживаться не позволяют. Приносят в ржавом баке кипяток и дают по куску чёрного хлеба, из которого торчат соломинки. Хлеб на целый день. Кипяток пахнет рыбой. В том же баке приносят в 12 часов рыбную похлёбку. Кругом грязно-серые стены и полутьма. Невольно приходит сравнение: каменный мешок.
В соседней камере священник. До нас иногда доносятся слова Евангелия, которое он громко читает целый день. Дни тянутся монотонно, без всякой надежды на лучшее будущее. Предполагаем, что нас, как заложников, вышлют в Сибирь.
После обеда, обыкновенно прогулки во дворе 15 минут. В 6 часов вечера проверка. Надзиратель со сторожем приносят небольшую лестницу, поднимаются на окно и проверяют исправность решетки. Затем пересчитывают всех в камере. Приносят кипяток в том же баке и запирают до утра. Ни с матерью, ни с сестрами мы не встречаемся. Сидим в тюрьме около месяца.
Однажды меня с Шурой вызвали в тюремную канцелярию, там уже находилась сестра Таня. Нам дали подписать бумагу и отправили под конвоем в коммунистический дом для малолетних. Здесь мы оказались на относительной свободе, среди детей и подростков различного возраста. Это все дети коммунистов. Мы находились под надзором учительницы. Занятий никаких нет, и мы слоняемся без дела. Мы им рассказываем о наших переживаниях.
Через три дня нам сообщают, что мы можем идти домой. Очевидно администрация спохватилась, что мы можем иметь плохое политическое влияние на детей и постаралась от нас избавиться.
Таня осталась у своей подруги Нины в городе, а мы с Шурой пошли пешком в Кярово.
Приходим… двери настежь открыты… Лестница в перьях и пуху… Мебели осталось очень мало… Мы пошли к нашему священнику, отцу Константину Модестову. Он нас оставил у себя жить и рассказал, что на другой день после нашего ареста приходили чекисты с самогонкой. Они резали кур и уток в птичнике. Оставались два дня, ели, пили, веселились. Напившись пьяными, нагрузили на подводы сундуки, которые мать укладывала, и уехали, оставив дверь открытой, и сказали собравшимся крестьянам, что каждый может брать из дома, что ему понравится. Слух о возможности поживиться быстро разнесся по деревням. Крестьяне ближайших деревень приезжали с подводами.
Через месяц выпустили и мать, и мы кое-как опять разместились в Кяровском доме.
Ходят слухи, что белые войска опять на Эстонской границе. Однажды к нам приехал незнакомец на двуколке. Он представился фельдшером, который своими знаниями может заменить врача. Он разъезжает по деревням и усадьбам, оказывает медицинскую помощь и берёт за это, кто что даст, а бедных лечит бесплатно. Мы его пригласили выпить чай. За чаем, он сразу перешел на политические темы. Он сказал, что он противник большевиков и что он часто переезжает Эстонскую границу. Он вынул из сумки карту и начал показывать в каких местах сосредотачиваются белые. Он сказал, что, наверное, знает, что брат Коля жив. Мы можем написать письмо, и он его ему передаст. Мы его поблагодарили, но письмо не написали. Он много рассказывал про свою антибольшевицкую деятельность, намекая, что он состоит в белой разведке. Прощаясь, он обещал скоро нас опять навестить.