Нет, ты не горюешь и не убиваешься, люди эти были для тебя не более чем инструментом, но только все равно неприятно тянет и заставляет нервничать, потому что куда ты сейчас? Как бы не отправиться следом.
— Курить будешь?
— Сколько там у тебя?
— Почти полная.
— Гуляем, — я усмехнулась, протягивая руку.
Следующие минут 15–20, мы молча сидели рядом и курили. Пальцы чуть мерзли, красные, с ободранными костяшками. С лица у меня еще не до конца сошел синяк прошлой драки. Пит много раз предлагал мне по тихой вынести что-нибудь теплое на руки, но мне нравились эти оборвыши. Я подобрала их где то в начале первой бродячей осени, перчатки без пальцев, грубо обрезанные и с парой дыр. Через какое то время дыры удалось зашить, есть подогревать руки через астрал огоньком — зимой даже варежек было не нужно. Хотя пару раз я чуть не схлопотала обморожение, но это уже сущие детали. Серая, поношенная куртка, уже маленькая и свитер с высоким воротом, который можно было свернуть и использовать вместо шарфа. Теплая хрень кололась, не суть важно. Джинсы, на коленях у которых не было живого места и невесть какие ботинки, которые держались второй год чудесным образом. Ботинки мне тоже нравились — легкие, но при правильном ударе противнику очень хорошо могло прилететь.
— И все таки..
— Не параной, сестренка, — Питер выпустил облачко дыма и сжал мое плечо, — Я знаю людей, все будет хорошо.
Потом как-то задумался, сделал паузу и повторил менее слышно, смотря вверх, поднося ко рту сигарету:
— Все будет хорошо…
Осень приходила всегда с неясным чувством опасности. Мне хотелось смотреть вверх, оборачиваться на ветер и ждать невесть чего, но это что-то мне явно не нравилось. Так было всегда — еще с детства. Осенний ветер заставлял меня настораживаться, принюхиваться и щурится на шныряющую меж людей нечисть в поисках особо подозрительных типов. Осень приходила со странным чувством тоски и боли по кому то.
Иногда я смотрела на Пита, как тот курил или с матом пытался открыть никак не поддающуюся бутылку пива и внутри что-то щемило. По старому. Мне хотелось просто прижаться к нему, зарыться, спрятаться в его объятиях, слушать как он усмехается, мол, что за наплывы братской любви? Я, если честно, так и делала — постоянно липла к нему, клала голову на плечо или колени, искала теплые ладони, которые никогда не знали перчаток, грубые, с мазолями. Я любила осенью, каждой осенью, просто наблюдать за ним, мне это доставляло отдельного кайфа.
Холодный ветер забирался под ворот куртки, морозил пальцы, затягивал тучами небо и солнца можно было не видеть по несколько дней. Шли дожди, нагоняющую лютую тоску, иногда день на пролет лило как из ведра — таких дождей я боялась, в эту погоду не поработаешь. Не украдешь чего-нибуд и возможно останешься голодным. Я часто тряслась в неясных приступах перед сном, мелькали какие-то картинки, забрасывало в какие-то воспоминания. Иногда я вскрикивала, слишком резко дергалась — Пит говорил. что такое случается и ночью. Иногда даже злился — парень совсем перестал высыпаться, круги перед глазами росли в геометрической прогрессией.