Осенью хотелось курить, бродить по темнеющим улицам под желтыми огнями фонарей, слушать музыку в украденном телефоне через не менее украденные наушники. Шугать всякую дрянь, открывать в себе новое. Капаться внутри, точно в старом платяном шкафу, которое не открывали много лет. Осенью я любила просто ходить и смотреть на людей, наблюдать и представлять какого их жизни. Этот женат, спешит домой. А дети есть? Сильно ли выносят мозг? Плачущая девушка…. что случилось? Наверное, что то действительно ужасное, она просто сползла по стене и закрыла глаза руками. И иногда мне казалось, что я вижу их жизни, что все они — перед моими глазами и мне стоит только протянуть руку, просто что бы взять. Потому что мужчина спешит к любовнице, отговорить от затеи все сообщить его жене, а у девушки умер отец, последний член ее семьи — сбила сегодня машина.
Я поднимала голову и смотрела на деревья, на то, как ветер баюкает листву на фоне серого неба. Смотрела как загораются огоньки квартир, как теплеет в домах и холодает на улице. Я ходила и думала обо всем. О своей жизни, знакомых и тех кого пожалуй отдаленно можно было назвать друзьями, о том, что было до улицы, до приюта, до первой пощечины. И думала — какова цена? Что с меня бы спросили, была бы возможность переиграть все это? Вернуться назад, в тот день и смолчать. Потом, конечно, понимаешь, что рано или поздно ни бы все равно узнали и не ясно как закончилось бы это все.
Осенью хотелось бродить по улицам, смотреть себе под ноги. Потом вверх. В бесконечное небо за свинцовыми тучами.
С утра шел снег, погода была отвратительная.
Не тот, который засыпает медленно и прекрасно машины, оседает пеплом на шапках и волосах, а потом тает, превращаясь в слякоть. Такой снег я определенно любила, бросаясь в сугроб спиной и смеялась, отбиваясь от Питера или утягивая его за собой. Парень всегда недовольно ворчал, ругался, но я из раза в раз замечала едва видимую улыбку, которая то исчезала, то снова появлялась надеясь, что ее не спалят. Нет, это был не тот снегопад, который переносил в сказку, когда красивые дома центра казались не просто старыми, а навевали что-то давно забытое, вызывали восторг и неясное щемление в груди. Скорее это было подобие метели, снег бил в лицо так, что было не подкурить и приходилось, чуть ли не по пополам складываться, что б ветер не задувал огонь зажигалки. Люди на улицах кутались в пальто, поднимая воротники, кто то закрывал часть лица шарфом, постоянно подогревая замерзающие пальцы на дыханием. Особо, это, конечно не помогало — люди злились и толкаясь плечами и ругаясь, хотя сами чуть ли не сбивали других с ног. Лондон снова щетинился и рычал, показывая вторую грань своего характера. У него не было середины — либо ласковый, пушистый котенок, либо дикая рысь, которая сожрет и не заметит. С огнем у нас было попроще — достаточно щелкнуть пальцами (чисто для эффекта), но вот остальные прелести такой погоды стороной обходить явно не собирались, потому мы тоже были злые, и кроме мысли «Холодно, черт, как же холодно» думать о чем-то другом получалось с огромным трудом.