Положение летчиков было крайне затруднительным: потеряв направление, они вынуждены были сделать посадку и в кратчайший срок ориентироваться, чтобы полететь именно к своим, а не в расположение сил противника, которое, как они уже неоднократно могли убедиться, неожиданно менялось.
И у этой как будто бы совсем простой женщины, у этой случайно попавшейся к ним русской крестьянки они должны были любой ценой получить самые простые, но кровно необходимые и спасительные для них сведения.
Их легкий самолет, их любимый «Рихтгофен», как верный залог опасения, блистая на солнце алюминиевыми крыльями, стоял на опушке осиновой рощи, заведенный и готовый к полету. Капитан Артур Фохт кончиком сапога приподнял поникшую голову женщины.
– Она молчит, – сказал он, – и будет молчать, как животное, даже тогда, когда ее начнут резать. Ваша энергия, дорогой Ганс, едва ли затрачена целесообразно. В силу целого ряда обстоятельств как исторического, так и биологического порядка, определенный разряд людей мало доступен для восприятия страданий. Еще в мае 1914 года под Стоходем я принужден был отметить это странное обстоятельство. Они умирали, как мухи.
Седые усы командира, еще вытягивавшегося в строю перед великим императором Вильгельмом II, дрогнули от презрения.
– Ба-ба, – произнес он несколько замедленно, но очень отчетливо то слово чужого языка, которое крепко удержалось в его памяти еще со времен кампании 1914 года.
– Ба-ба, – повторил он с видимым наслаждением еще раз это грубое, короткое, дикое слово.
Услужливо усмехнулся и молодой толстощекий Ганс Шюльпе, всеми силами старавшийся «учиться жить» у своего опытного, закаленного и, как он полагал, чрезвычайно образованного начальника, который знал все: и афоризмы Ницше и методы бактериологической войны в тылу противника.
– Ба-ба, – вслед за начальником повторил и он.
– Но, господин капитан, когда я только принялся за нее, она что-то бормотала.
– Я достаточно знаю русский язык, – холодно возразил капитан, – чтобы разобраться в ее бормотании. – Ты, ба-ба, – крикнул он, наклоняясь к неподвижно откинутой голове в косынке и показывая рукой по направлению к невысоким холмам, – ваши там?
Светлые серые глаза смотрели на него с неизъяснимым равнодушием.
– Или… там? – с мучительным напряжением крикнул капитан, указывая рукой в противоположную сторону.
Женщина молчала.
Не выдержав унижения своего начальника, Ганс, поднес маузер к темной, в крапинках косынке.
– Раз, два, – считал он, не спуская вспыхнувших грозных глаз с утомленного, точно спящего лица женщины.