— Лон, просто доверься мне, хорошо? Ее интерес к тебе непонятен. Ладно, ты — от скуки и развлечения ради. А что движет ней? Вы люди из разных измерений. Подумай об этом.
— И что? А если нам весело и интересно вместе?
— Еще раз. Я прошу тебя. И пока по-хорошему. А если выловлю где-нибудь, не обижайся потом.
В ответ Илона даже не нашлась что сказать. Ощущение, которое испытала тогда, очень напомнило историю из юности, когда отец налетел на нее ни с того ни с сего из-за одноклассника. «Чтобы я больше не видел его рядом с тобой. Ясно?» — навис скалой. — «Эта босота тебе не нужна. Еще раз увижу, что отираешься с ним — посажу под ключ на месяц». Объяснить, что ей лишь поручили подтянуть отстающего по алгебре — никто не дал. И так было всегда. Женщины в их доме не имели право голоса никогда. Даже оправдывать себя считалось чем-то зазорным.
И вот… опять. Приплыли, что называется.
Вторым неприятным моментом стал его запрет на любимые сыры, соленую красную рыбу и суши. Вадим дал ей несколько ссылок на умные статьи о том, что во время беременности лучше отказаться от этих продуктов. Но то ли из-за перестройки гормонального фона, то ли из-за нежелания запретов, Илона начала раздражаться и всячески показывать свое неудовольствие. Разумовский выдерживал ее выпады с завидной стойкостью и отстраненностью.
— Малая, потерпи, пожалуйста. — Уговаривал мягко, но твердо. — В рыбе могут быть гельминты, а в любимом камамбере — листерии. Зачем рисковать? Есть куча всего другого, не менее вкусного. Скажи, чего хочешь, и я организую.
— Я хочу кусок бри и бокал белого вина.
— Лоночка, прекращай. Родишь — а потом оттянешься. Хоть бутылку в одно лицо.
— Купи мне нормального сыра! Только не твердого!
Он открыл холодильник, и, заглянув в него, спросил:
— У нас есть тостерный. Будешь?
— И стакан виноградного сока для драйва? Ты издеваешься?! — закипая, сжала сильно кулаки. — Что со мной случится от пары глотков сухого?!
Подобный разговор у них случался уже не первый раз, а потому, зная всю бесперспективность своих желаний, Лона развернулась и ушла в комнату, где горько расплакалась. Накануне Вадик не разрешил ей в кафе съесть «Тирамису». Там, видишь ли, используются сырые яйца и кофе!
— Как же тебя плющит, маленькая моя. — Он присел рядом и провел по ее спине рукой.
— Отстань от меня! — попыталась отмахнуться, но не смогла. Разумовский сгреб ее в охапку и прижал к себе.
— Не плач, ну чего ты? — утешал, убаюкивал, шептал ласковые слова. — Это же не на всю жизнь. Давай мы сейчас прогуляемся и купим тебе торт? Или пирожное. Или шоколад. Ты же любишь его, да? Воды выпьешь? Нет? Не надо плакать. Ну же. Ш-ш-ш…