По поводу допуска беременных на борт самолета — читала мельком давно. Тогда у нее в памяти отложилось: можно до тридцати шести недель. Законы что ли изменились? Дрожащими пальцами полезла в интернет искать правду. Капец. Да, можно, но при условии, если только речь идет о каких-то сложных жизненных ситуациях. Ила чуть не застонала от собственной тупости. Вот дура! Полагалась всецело на него и что в итоге?!
Вадик, будучи за рулем и не зная, что она выискивает в телефоне, предупредил:
— Малая, без меня ты никуда не полетишь.
— Ну а ты, как я понимаю, с места не сдвинешься? — процедила зло.
В ответ он только тяжело выдохнул, чем подтвердил ее предположение.
— Как же ты мне иногда напоминаешь Марка. — Сказала, с долей тоски и усталости, отвернувшись к окну.
Вечером того дня она позвонила тете Наде и запинаясь долго извинялась. Судя по всему, последняя была в курсе, так как громогласно заверила, что все в порядке, ничего страшного и принятое решение она поддерживает, взяв обещание, что Илона сообщит ей после родов о самочувствии и прочих вещах.
Разумовский на свою беду оказался рядом во время их разговора, за что получил «не отходя от кассы».
— Я тебе этого никогда не забуду. — Пообещала, глядя в глаза с холодным спокойствием.
А после — до самого победного конца с такой же невозмутимостью в ответ на вопросы кого-либо по этому поводу, отвечала: «Это решение Вадима. Он меня не спрашивал», чем заставляла его белениться каждый раз.
Планово рождение малого предполагалось на двадцать пятое декабря, но учитывая, что католицизм наиболее распространенная религия в Литве и понятное дело, все празднуют, решено было передвинуть операцию на двадцать третье. Лонка приняла это спокойно, лишь улыбнулась криво в ответ на предложение врача-акушера.
— Я здесь ничего не решаю. Это к мужу. — И углубилась в телефон.
Разумовский в очередной раз подавил в себе раздражение. Ее несгибаемости можно было только удивляться. Два месяца после их размолвки по поводу где рожать, Малая пила кровь, не стесняясь. И вроде вела себя нормально, претензий особо не выдвинешь, но и не так, как раньше. Стала какой-то задумчивой, меньше улыбалась, могла сидеть подолгу просто глядя перед собой. На вопросы отвечала нехотя, да и разговаривала с ним вяло. А самое неприятное (!) — соглашалась со всем, что он говорил.
Вадим вовсе не хотел, чтобы его птичка вдруг превратилась в амебу, а как то так получалось, что все шло именно к этому. Ко всему прочему — скрутила кукиш по поводу секса. Ей теперь стало неудобно, неприятно и вообще нет желания. На вполне откровенные намеки о минете без зазрения совести рекомендовала пойти в душ и расслабиться собственноручно. Так и заявляла!