В корчме Имре выпустил офицера из подвала, связал его, проследил за тем, чтобы корчмарь забил крышку люка железным болтом, после чего сел на лошадей вместе с пленным. Шагом они поехали к тому месту, где лежал мертвый Арпад. Пуля ударила в коня, всадник погиб при падении на землю. Нужно было добить мечущееся от боли животное, вытащив из-под него останки дяди, перебросить их через спину запасной лошади, привязать и быстро убраться, потому что от таможенного поста уже бежали встревоженные выстрелами пограничники.
- Эй, человек, остынь! – крикнул офицер, когда в лесу они несколько снизили скорость. – Знаешь, кто я такой? Адъютант графа фон Брюля, первого министра Речи Посполитой!
- Жаль, - ответил на это Кишш. – Я бы предпочел Брюлля, но и его за дядю было бы мало!
- Если отпустишь меня, я обо всем забуду!
- Если я тебя отпущу, мне не простит моя память. Молчи!
- Безумец, в округе полно моих патрулей, они наткнутся на нас в любой момент!
- Тогда лучше молись, вместо того, чтобы болтать, потому что, чем быстрее мы встретимся, тем скорее ты сдохнешь. Так что нечего тут разглагольствовать. Молчи!
Офицер нагло рассмеялся:
- Лжешь, быдло, ты никогда бы не осмелился! Раньше или позднее, но я буду свободен, а тогда разыщу тебя, и ты не найдешь такого места в этой стране, где мог бы спрятаться. Так что, пока я добрый, отпусти!
- Молчи, пока это добрый, - рявкнул Имре, а не то сразу прибью!
- Не осмелишься… - повторил офицер, хотя и не столь уверенно.
Больше они не разговаривали. Вечером вновь сорвалась непогода. Ветер впутывался в ветви, словно в волосы, заставляя всадникам склонять головы. Темный, непрозрачный потоп мрака пополз по редеющим ветвям деревьев, чтобы впитаться в каждую щелку пространства. На опушке леса они увидали тусклый огонек и отделявшуюся от синевы неба серость дыма над трубой хижины. Пинками в дверь Имре разбудил хозяина и потребовал от него лопату. В нескольких десятках шагов за хижиной, на краю освещенной Луной поляны он развязал офицера и, вручая ему лопату, приказал:
- Копай!
Через полчаса могила была готова. Уставший саксонец бросил лопату на землю и подошел к запасной лошади, чтобы снять тело убитого.
- Руки прочь! – рявкнул Имре. – Это не собака, чтобы хоронить его в голой земле!
Он вынул нож и приблизился к офицеру. Тот, все поняв, упал на колени: при этом он дрожал, словно в лихорадке по щекам текли то ли слезы, то ли пот, все лицо было мокрым. Саксонец шевелил губами, не имея возможности произнести слова, которые подсказывало ему желание жить. Имре стоял и глядел на него полным ненависти взглядом; время тащилось, словно декабрьская ночь, он же чувствовал, что его начинает охватывать парализующее онемение тела.