Все трое, Дзержановский, Грабковский и Кишш поглядели на лежащие на столе письма. Ни на одном из них не было печати, на бумаге были видны только следы от них.
- Таким вот образом, если бы ваши товарищи, - продолжал Рыбак с презрительным высокомерием, были поумнее, Репнин получил бы копии, лишенные секретных сообщений, благодаря новой бумаге и перестановке содержания, а оригиналы спрятали бы... например, в ножке стола.
Говоря это, он коснулся сапогом одной из ножек стола, за которым они сидели. Через полминуты рулон с французскими письмами, направленными маршалку, уже находился в руках Кишша и Дзержановского, который присоединился к числу изумленных. Они сравнивали три принесенных Имре письма с оригиналами и не могли выдавить из себя хотя бы слово.
- Таким вот образом, - закончил Рыбак, - я сделался доверенным вором посольства, что может весьма пригодиться, я же посольству не дал ничего. Маршалок бы меня за это расцеловал, только я уже не мог с ним переговорить, так как он смертельно болел... И подумай еще, пан Грабковский, что было бы, если бы кто-то другой добыл эти письма для Игельстрёма...
В комнату вошел Палубец с сообщением:
- Железки уж разогреты, васа милошть, румяные, что щечки у девахи...
- Ид к черту, - зарычал бледный от ярости Кишш. – Освободи всех тех уродов, извинись... Ну, чего застыл, бегом!
Палубец вылетел за порог, более изумленный (еще один!), чем перепуганный, а Имре, что бледное лицо окрашивали то тени, то желтые огни свечей, подошел к Рыбаку и перерезал веревки у него на запястьях, говоря:
- Я напал на тебя дважды, всякий раз ты называл меня глупцом и был прав. Извини меня, если можешь. Это правда, что один только Господь Бог не ошибается.
Нищий растер онемевшие ладони, бурча из-под усов:
- Даже Господь Бог мне не помог бы так, если бы сегодня утром передал эти письма своему начальнику. Скворчал бы сейчас, прижигаемый словно преступник, и признавался бы к каждой не совершенной мной гадости, как оно и бывает на муках. Но милостивый Господь не допустил и подсказал мне отдать письма лишь завтра.
Он поковылял к дальнему углу комнаты, поднял кусок половой доски и вынул из тайника обрывок бумаги.
- Капитан, - сказал Рыбак, - легковерие никому не было союзником, вы тоже не можете на это рассчитывать. Уж слишком быстро вы принимаете решения. Имеется такая польская пословица: "Спеши потихоньку!". То есть: подумай пару раз... Вы снова приняли решение, не обдумав проблему до конца, потому что хитроумный агент Репнина, опасаясь пана Дзержановского, сделал бы то, что сделал я, тем самым обеспечив себя от подозрений. Эти оригиналы писем и кастрированные копии вовсе не доказывают мою невиновность!... Ваш дядя Арпад действовал осторожнее. В оставшихся от нег бумагах вы должны иметь оборванную половинку некоего документа. Похоже?