.
Вокруг не было ни единой живой души. Вильчиньский спрыгнул с коня, привязал его к дереву и направился вдоль пепелища, свистящими ударами трости срезая концы веток и верхушки кустарников. На краю поляны он остановился, вглядываясь в единственную оставленную здесь вещь, которую любил. Многовековой патриарх мировской флоры разбрасывал свои гигантские ветви, повернувшись лицом к Вильчиньскому, словно бы нетерпеливо призывая его: ну, чего ты так тянул, сколько можно было тебя ожидать?
Медленно тот направился через поле, на котором когда-то дедушка учил его садиться на заслуженную, добродушную клячу с широкой спиной. Маленький Олек забирался на нее, не пользуясь стременами, и падал через несколько шагов рысью, после чего лошадь останавливалась и склоняла голову, чтобы поглядеть на мальчонку своими близорукими, мигающими глазами. Дальше рос бор, в котором старый Камык показывал внуку, как следует читать тропы зверей и молчаливые следы лесных драм. Иногда они просыпались еще до рассвета и отправлялись на охоту, как правило, бескровную, зато гораздо более увлекательную, чем охоты, которые устраивал отец, похожие на любительскую резню, и которые дедушка презрительно называл забоем свиней, среди звуков труб, лая собак и воплей облавы – вот этих развлечений он терпеть не мо, а принуждаемый к участию, мазал в белый свет, с безразличием перенося выставленное ему мнение как о паршивом стрелке и растяпе. Насмешники понятия не имели, что целясь в кабана, он выбирает самую тонкую ветку, под которой пробегает животное, и срезает ее пулей, словно ножом. Об этом знал один только дедушка.
Под дубом Александр увидел два креста, один старый и наклонившийся, который он сам когда-то выстругал и поставил на могиле; второй свежий и гордо торчащий, неизвестно чей. Вильчиньский поправил крест деда, проделав в смерзшейся земле отверстие поглубже, с помощью шпаги, извлеченной из трости. Потом опустился на одно колено, но слова молитвы, которую не произносит уже много лет, спутались.
Он вернулся на развалины имения, словно желая обнаружить ключ к катастрофе. По не полностью сгоревшим фрагментам стен, что ежились вокруг вертикали дымовой трубы, вытянувшейся к облакам, словно длинный, обвиняющий палец, Александр узнавал части дома: вот здесь было крыльцо, соединенное с сенями, слева – гостиная комната с синей обивкой стен и белой печью, дальше – родительская спальня с постелью из китайки с золотыми галунами, и комнатки: его и брата; направо от сеней – буфетная, кухня и две небольшие спальни, одна принадлежала тетке, другая – дедушке. Эта последняя комната, в которую дедушка приглашал только лишь его, была их масонской ложей на двух участников и предназначенным только для них Сезамом, в котором на оленьих рогах висело оружие всяческого рода, а в сосновом шкафу высились горы книг, из которых Камык черпал мудрость, передаваемую потом внуку. Он даже почувствовал запах той сокровищницы, давным-давно будущей для него колыбелью всех вещей, призванный памятью, поскольку в ноздри попадал лишь резкий воздух и гарь от спаленной древесины. Ветер со стонами протискивался сквозь свалившиеся стропила и столбы, неся с собой хриплый шепот умирающего: "Не дайся... Не дайсяаааа...".