Его жизнь изменилась в момент смерти деда. Тот мальчишкой не интересовался, но в те последние мгновения старого Камыка на сцене появилась девушка, которую Александр привел в комнату умирающего, а потом вывел в сени, и как раз там застал Дамиан. Описание этой сцены в третьей главе предыдущего тома "Молчащих псов", в главе, посвященной "Басёру", я закончил так:
"... он услышал скрип двери и видел младшего брата. Александр рявкнул на него, но тот словно закаменел, не двигался и только пялил глаза. Александр вскочил на ноги, подтянул штаны и вбежал в комнату деда, оставляя селянку на полу".
Тогда нас интересовал лишь Камык и его любимый внук, поэтому мы вышли из сеней вместе с Олеком. Теперь давайте возвратимся туда же и в тот же самый момент.
Дамиан глядел на первую в своей жизни женскую наготу напряженно, но без страха; в ней не было ничего такого, что могло бы его напугать. Девушка лежала, не двигаясь, словно брошенная о землю жаба, своей беззащитностью пробуждая жалость. Дамиан склонился, поднял полосатую юбку и положил ей на живот, словно бы защищая от холода, которым тянуло из открытых на крыльцо дверей. Девушка уселась, после чего оделась несколькими движениями рук, поднялась, а он схватил ее за руку.
А потом он и не заметил, как они очутились в сарае. В темноте девушка казалась привидением, ее силуэт маячил перед ним, и если бы он не касался ее, то усомнился бы, что здесь не один, но когда они легли на сене, и она приподняла сорочку, молочно-белые груди осветили пространство. Дамиан лежал, мигая, совершенно потеряв голову и застыв, в отсыревшем от дождя балахоне и в жестких сапогах из твердой кожи, не зная: что делать. Тогда девушка стала раздевать его своими быстрыми руками, и только это наполнило парня ледовым страхом, который расплавился при столкновении с теплом ее нагих лона, бедер, пальцев и губ, опьяняя ег и поддавая действию звериной памяти пола, высвобождающейся у дохляка точно так же, как у самого эффективного самца. В сарае он остался на ночь, но не спал, вслушиваясь в тишину мрака, чувствуя рядом ее дыхание в тяжелом, пропитавшемся пылью запахе сена, и тут до него дошло, что он стал мужчиной.
И с той поры он был мужчиной по нескольку раз на наделе, но только с ней; от эротических предложений тетки Ксаверы сбежал, пробуждая ее бешенство, величайшее из всех бешенств: бешенство отвергнутой женщины, причем, бешенство удвоенное, поскольку победная соперница, о чем бывшая религиозная старая дева должна была узнать, была прислугой из крестьян!
Сделав это унизительное открытие, старая дева начала плохо спать. Ее мучили настроения неуспокоенной плоти, принимающие форму эротических галлюцинаций во сне. Апогей этих кошмаров пришел одной ночью, которая стала началом одного из наиболее трагических событий тогдашней Польши.