В первое время дракона донельзя раздражало обращение "сынок". Он был ещё совсем молод и вспыльчив, и огрызался на старика всякий раз, как тот его так называл — без особой ласки или чего-то подобного. Но и простой фамильярностью это не назвать — так просто у Алонсо звучало это слово, будто рыбак в самом деле относился к нему как к сыну. Однажды Эрид не стал психовать, а осторожно — если не сказать робко — похлопал друга по плечу.
— Знаешь, другие монстры до такого никогда не опустятся. Не станут общаться с простолюдином, привязываться к нему и позволять так к себе относиться. А я вот думаю: почему бы и нет? Полагаю… ты в самом деле мне как отец.
Алонсо улыбнулся своей фирменной, с единственными двумя зубами улыбкой, и выдал:
— Ну да. Другие бы меня съели и правильно сделали.
Как и многие крестьяне, рыбак верил во всякие небылицы и относился к драконам как к чудовищам-людоедам. То, что один из них регулярно разделяет с ним трапезу и портит рыболовные снасти, ни капли не поколебало этой веры. Эрид хмыкнул и разъяснил старому человеку: им запрещено поедать людей. Это во-первых. А во-вторых: сама мысль о подобном вызывает у более-менее психически здоровых оборотней отвращение.
— Если говорить о таком старом и жёстком мясе как я — то, пожалуй, тут ты не врёшь.
Алонсо был в своём репертуаре.
В самом деле, он был очень стар, но крепок. Рыбак никогда не жаловался на здоровье, а уж настрой у него такой, что молодые могли позавидовать. Эрид восхищался его спокойствием. Старик с шутками принимал все невзгоды, а то и вовсе их не замечал, как не замечал одиночества или голода. Впрочем, и то и другое пропало из его жизни, как только в ней появился оборотень — названный сын.
Теплота их отношений основывалась на простоте и грубости. Дракон прилетал на опушку с бараньей тушей в когтях, менял облик и входил в избу без стука. Он швырял добычу на потемневший от времени стол, а если тот был завален сетями или опилками — бросал прямо на пол. Вместо благодарности старик говорил закрыть дверь, и они замолкали. Тишина могла тянуться в продолжении часа, но потом непременно завязывался чей-то монолог. Каждый готов был слушать другого, и не тяготился этим. И был в этом такой покой, какого Эрид никогда прежде не знал. Здесь, среди нищеты и хлама, вдали от дворцовых, всегда открытых для него дверей, он нашёл себе отчий дом.
Рыбак поддерживал морально. Когда дракон был не в духе, Алонсо просто доставал вино или рассказывал что-то примечательное из своей жизни — нередко что-нибудь забавное.
Настал день, и оборотня снова посетила болезнь. Страшная боль. Подкосились ноги и Эрид скорчился, упав на деревянный пол. Алонсо опустился рядом с ним на колени и позволил подержать себя за руку. Чуть позже выяснилось, что дракон вывихнул ему запястье. Рыбак не задавал вопросов. Оказалось, что он может быть более деликатным, чем вся придворная знать — когда хочет, конечно.