Была ли она довольна, что переместилась именно в этот отрезок истории? Разумеется, ведь это лучше, чем ничего. Лучше, чем и дальше жить по инерции — думать о родителях, ходить в институт, гулять с друзьями-однодневками, и всё это безо всякого интереса, без воли к жизни. Если бы Ада могла выбирать, то предпочла бы узнать, каким был в детстве её отец — до того, как пропал его брат, и что в тот день произошло на самом деле. Она бы выбрала то время, но дарёному коню, как говорится…
Это было интересно, однообразно и грустно. Временами девушку переполняло чувство безысходности: всё, что окружает её, на самом деле уже исчезло. Ни помочь, ни подсказать этим людям она ничего не могла. Бессилие наблюдателя, беспомощность. Она ждала, надеялась и боялась, что однажды закроет глаза, а когда откроет — окажется в своём привычном мире. Рано или поздно это должно было случиться, Ада ни секунды в этом не сомневалась.
Фотография на стене бара сама решила, куда отправить её. Почему-то только она смогла это сделать, другие снимки оставались обыкновенными чёрно-белыми картинками. Ада чувствовала, что застряла по ту сторону негатива, она почти забывала о том, что уже нашла логическое объяснение происходящему: кома; она в больнице и просто видит сны.
Но девушка уже плохо верила в свою теорию. Этот бред казался более реальным, чем вся её предыдущая жизнь.
Ада обеспечила себя прогулками по всей улице, но дальше продвинуться не могла — фотография не позволяла. Она изучила все дворы и закоулки, забиралась в подвалы и на чердаки. Жаль, ей сейчас не десять лет: кто в детстве не мечтает стать невидимкой и безнаказанно соваться всюду, куда захочется?
В пределах этой улицы для неё не существовало границ. Ада проводила много времени наверху — на чердаках или мансардных этажах, рядом с покрытыми землёй рабочими инструментами. Ада лежала и смотрела наверх, туда, где маленькие дырочки в крыше пропускали ноябрьский свет. Пылинки кружились в косых лучах, как в отблесках холодной воды. Где-то среди стропил находился эпицентр этой микроскопической пыльной бури.
Состояние, похожее на полудрёму, только спать по-прежнему не получалось. Девушка закрывала глаза, и всё равно видела пыль и свет. Тишина поглощала её, съедала — тишина космоса и полярной пустыни.
Одна, совершенно одна.
Ада познакомилась со всей местной живностью. Наблюдать за чужими людьми было не интересно. Даже если они проводили время более занимательно, чем её восставшие во времени предки, это её совсем не привлекало. Другое дело животные. Собаки нервничали: одни неуверенно виляли хвостами, другие — скулили и прятались, понимая, что рядом есть кто-то незримый. Кошки оказались не так просты. Они нисколько не волновались, и Ада подозревала, что это единственные здесь существа, которые способны видеть призрака. Пушистые, мистические твари смотрели на неё как на мотылька, опустившегося на подоконник. Раньше они казались ей обычными животными и все небылицы, связанные с семейством кошачьих, девушка не воспринимала в серьёз. Но глаза — жёлтые, зелёные, пятнистые — следили за ней, будто догадываясь о её сущности лучше, чем она сама.