Пока Рустам увлечен мыслями, я осторожно тянусь назад и поднимаю с пола эту самую папку. Если Садаев не рычит, чтобы я ее положила, значит, ему плевать. Могу тогда сама посмотреть.
Она увесистая и толстая. Неужели там столько написано по экспертизе? Открыв первую страницу, я издаю странный сдавленный звук.
— Это что? — растерянно спрашиваю я, перелистывая страницы. Мои старые фото из садика, фото с бабушкой, фото дома, где я жила, школы, института… имена друзей и знакомых, включая Элю и Оксану. Фотки из Инстаграма Гоши, которые я просила его не выкладывать — мы сидим в каком-то кафе. Какие-то пометки, цифры… и только последние страницы оказываются с печатью из лаборатории и с текстом про злосчастный пистолет.
— На тебя досье, — коротко отвечает Рустам, — теперь я в курсе, что ты росла не с отцом, а с бабкой. Тебя тупо выслали из дома, когда твой брат родился. Удивился бы, если мне эту папку дали бы до разговора с твоим папашей, но сейчас уже ни хрена удивительного не вижу.
Я поджимаю нервно губы.
— Ты решил проверить, кого берешь в жены?
— Нет. Мне это нахрен не нужно было до сегодня, — хмыкает Рустам, — инициатива хирурга. Он на тебя досье накопал.
— Хирурга? — переспрашиваю я, а Садаев поворачивается ко мне.
— Ты с ним все эти дни каталась, принцесска. Не в курсе, как его называют? — интересуется он, — можешь звать его именно так. Он не обидится.
Я закрываю рот и пожимаю плечом. Я могу звать его и дальше «маньяком». Там привычнее.
— За что его так назвали?
— Операции проводил, пока срок отбывал. На сердце. На печени.
— В тюрьме не нашлось нормальных врачей, кроме заключенного? — скептически вырывается у меня и тут же я ловлю едва заметную усмешку на губах Рустама. Ироничную.
До меня внезапно доходит истинный смысл его слов. Операции на сердце и на печени…
— Боже, — бормочу я, — ты не боишься держать возле себя такого человека? Он же самый настоящий головорез. Мотал срок за убийство и продолжал убивать в тюрьме. Ты меня оставлял вместе с ним! А если бы он меня решил вскрыть?
— Если я это делал — значит, на это есть основания, — обрывает меня спокойно Рустам. Он заезжает на парковку и глушит машину, — вылезай давай. Хватит болтать.
В лифте я стою позади Садаева, прислонившись к стене, чтобы не тревожить поцарапанные об асфальт ноги. Они еще и гудят после неудобных туфель. Ступни неприятно щиплет — то ли я, все-таки, наступила на стекло, то ли стерла кожу об камни.
В квартиру я захожу медленно, словно пытаясь оттянуть момент, когда мы останемся в ней с Рустамом наедине. У меня с этим местом связаны неприятные и унизительные воспоминания. Как Садаев привязывал меня к шведской стенке и изучал пальцами. Стоит мне только об этом вспомнить, как по позвоночнику скатывается странная волна, заставляя меня содрогнуться. Я тихо выдыхаю неожиданно горячий воздух и замираю недалеко от двери.