— Меня ударил отец, — произношу я, — после того, как ты ушел, оставив меня, — в эту фразу я вкладываю всю обиду, которая накопилась у меня в душе, хочу продолжить, но голос перехватывает, обида переливается через край и я сдавленно говорю совсем не то, что хотела:
— Он мог бы меня там вообще затоптать ногами, ничего удивительного. Он был в ярости. И ты сделал очень опасный маневр… для меня, конечно же. Я же сказала, что у меня есть оружие. Почему ты…
— Слыш, принцесска, — Рустам перебивает меня, прожигая темным и тяжелым взглядом, — ты уже один раз пыталась меня застрелить из сломанной пушки.
— Я… — пытаюсь сделать вздох, но грудь сдавливает, — Рустам, я не идиотка вообще-то. Я взяла этот пистолет в сейфе отца. Украла его незаметно, он, похоже, до сих пор не хватился его. Он не стал бы там хранить сломанное оружие, да еще и с патронами.
Слезы подступают к глазам, и я замолкаю, отвожу взгляд.
— Я не полная дура, чтобы подставлять нас. Иначе бы я не стала предлагать тебе…
— Ты не полная дура, Диана. Ты просто девчонка. И ты дофига не знаешь, — спокойно подводит итог Садаев, — даже своя пушка может дать осечку. Ты проверяла этот пистолет? У тебя была возможность пострелять где-нибудь? Слишком рискованно было следовать твоему плану в той ситуации. Вот и всё. Успокойся.
Я вытираю выступившую слезу и киваю. Ладно, он прав. Наверное. Черт с ней, с пушкой и планом, я действительно стреляла только в тире, а Садаев уже долгие годы варится в своих криминальных разборках и явно больше меня понимает и в оружии, и в рискованных планах. Просто мне было очень страшно. Я не могу выразить это словами… пока. Не получается произнести «ты оставил меня, и мне стало больно, словно ты меня предал». Кто я для него? Фиктивная жена, предмет для того, чтобы шантажировать моего бывшего папочку. Значу ли я что-нибудь большее? Я не знаю. А он стал для меня единственным человеком, способным защитить от отца.
— Пойду почищу зубы, — произношу я, чтобы закрыть этот разговор. Вылезаю из-под одеяла и убегаю к выходу из комнаты.
— Ванная в другой стороне, — слышу тихий смешок, и, покраснев, разворачиваюсь направляясь к другой двери. Ну очень весело. Я тут, вообще-то, впервые.
Умываюсь я долго и тщательно. Нахожу нераспечатанную щетку и долго драю зубы, пытаясь избавиться от мерзкого вкуса во рту. До тех пор, пока голова не начинает кружиться от слабости и кожа не покрывается мурашками от холода. Похоже, я еще слишком слаба. Я откладываю щетку, закрываю воду и возвращаюсь в комнату, в которой Садаев уже погасил свет, оставив гореть только один ночник. Залезаю обратно под одеяло и чувствую на себе пристальный взгляд.