Квач сорвал с плеча обрез и не целясь, от бедра, выстрелил. Серебро разнесло вдребезги пластик хвоста, а одно из крыльев орла подломилось. Птица разинула клюв и пронзительно кричала, бегая по кругу. Квач достал нож и одним резким ударом отсек орлу голову. Хлынула кровь. Здоровенный стальной клюв несколько раз проскрежетал по асфальту и остался открытым.
— Вот и ужин прилетел!
— Квач, это оборотень. Не заразимся?
— Не, он не совсем оборотень. Видишь, кровь еще не превратилась, — Квач ловко отделил огромные крылья и взял тушку за лапы. — Малой, иди гильзы подбери.
В общем-то гильзы, пожалуй, вряд ли пригодятся, их нечем снарядить, но не стоило парню рядом торчать. Оборотень мог и взорваться, если сердце уже поменялось. Бывало такое, что кровь живая, а сердце уже нет, и тогда оно взорвется почти сразу, оставшись без охлаждения. Но тут вроде бы все так, как бывает у начавших превращаться: металл и пластик снаружи, а внутри все вполне еще живое, без признаков превращений. Квач вдруг подумал, что, возможно, орел потому и промахнулся, что пока не оборотень? Те-то меткие со своими стеклянными глазами…
Костер в Степи виден очень далеко, поэтому пришлось разводить его в ржавом остове какого-то агрегата. Согнув почти пополам подобранный по пути лист металла, Квач уложил в него тушку, ободрав предварительно пластиковую кожу и установил импровизированную жаровню на огонь.
Серое небо потихоньку темнело. Ветер не стихал, и иногда врывался в проемы, срывая дым над железом. Тогда пламя костра начинало сопеть и метаться, словно стараясь улететь через проем окна в мрачное небо.
Малой сидел на ржавой крыше, старательно вглядываясь в Степь. Минут через двадцать, Квач ткнул лист ногой, отодвигая немного его от углей и посыпал ароматное мясо солью. Запах от поджаривающейся орлиной тушки дразнил. Хотя мясо большой птицы точно не было деликатесом, но голодным и так хорошо.
Еще минут через десять, потыкав прутиком мясо, Квач отодвинул ножом металл от костра и стукнул в крышу:
— Готово, Малой! Принимайся за работу.
Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, парнишка с энтузиазмом принялся отрезать куски от тушки. Квач же оторвал ногу птицы и как-то механически, словно и не голодал чертову уйму времени, принялся пережевывать ее остатками зубов. Не то, чтоб невкусно совсем, просто аппетит почему-то не просыпался. Может и потому, что возникший еще днем озноб никак не проходил. Квач старательно не замечал недомогания: простудиться не страшно. Даже лучше, чтоб это была простуда. Но такое чудо — вряд ли.