Русь моя неоглядная (Чебыкин) - страница 139

Дошли до осинника, и тут я заметил возле двух молоденьких осинок зайчонка осеннего окота. Когда подошел вплотную, то увидел, что зайчонок попал в проволочную петлю. Ломая ноги, обдирая пальцы до крови, я стал освобождать зайчонка. Заяц был еще живой – теплый. Стал массировать шею, делать искусственное дыхание. Наконец у зайца задергались веки. Мой знакомый сидел в метрах в двух и смотрел, как я освобождаю несмышленыша. Но когда я взял зайчонка и понес домой, зайчиха стала наскакивать на ноги и пищать.

Придя домой, я завернул малыша в старый свитер и положил на печь отогреваться.

Сходил в соседнюю деревню, где еще жили две старушки, за молоком. Одна из них держала коз. Объяснил бабулькам цель прихода, они поохали, налили мне бидончик молока и положили в сумку моркови и два кочана капусты. Придя домой, я увидел зайчиху, сидящую у дверей. Зайчонок немного отошел. С ложки напоил его молоком, но от капусты и моркови он отказался, видимо было больно глотать. От проволочной петли на шее осталась вспухшая полоса. Зайчиха сидела у окна и постукивала лапкой по стеклу.

Снял зайчонка с печи и поднес к окну, только тогда зайчиха успокоилась. Убедилась, что ее дитя вне опасности. Зайчонок окреп. Мне надо было отправляться к сестре. Белый пушистый комочек с удовольствием грыз морковь, мочалил капусту. Дважды выносил зайчонка к зайчихе, но он каждый раз просился в дом. Ночью спали вдвоем. Он охотно забирался ко мне под тулуп и, уткнувшись мордой в шею, быстро засыпал, причмокивая и похрапывая. В день отъезда я выложил на крыльцо остатки хлеба, капусты и моркови. Посадил возле гостинцев зайчонка, и тут же рядом оказалась зайчиха, а за яблонькой сидела еще пара зайчат, ожидая, когда я уйду, чтобы поживиться съестными подарками. Забравшись на вершину холма, с болью в сердце расставался с родимым домом и родной сторонушкой.

Встреча

Станция Григорьевская. Снуют электрички. Шестипутка. На последнем пути более месяца стоит состав с цистернами. Чтобы попасть на электричку, надо погорбатиться под вагонами. Вылазишь – спина и руки в мазуте. Тороплюсь на электричку до Менделеево. Выползаю из-под вагона, навстречу от перрона вокзала мчится огромная овчарка. Струхнул, смотрю – на шее ошейник, значит не бездомная и есть хозяин. Видимо пришли встречать кого-то с электрички.

Собака делает вокруг меня круги, крутит хвостом, тычется мордой в ноги. Прикрываюсь портфелем. Перешел пути. Взобрался на платформу. Пес не отступает. Заглядывает в лицо. Вспоминаю, неужели это Миг. Лет семь назад, когда приезжал сюда, у племянницы проживала молодая овчарка-щенок. Держали на привязи. Каждый год, по приезду, хожу километров за семь в родную деревню. Обычно двигаюсь на своих двоих. К Родному очагу, к святыне надо идти пешком. В этот раз меня сопровождал Миг. После сидки на цепи для него поход – это свобода, эта радость неописуемая. От счастья прыгает вверх, забегает от тропы в сторону, ловит кузнечиков, валяется в густой траве. Удовольствие щенку неописуемое. Дороги в деревню нет. Заросла березняком и осинником. Когда-то проезжала автомашина и примяла траву, по ее колее проложена тропинка. Дошагали до прудика, в верховьях Большой Северной дружок мой бросился в воду, заросшую камышом. Долго бултыхался. Еле-еле дозвался. Вылез мокрый, лег около ног, поднял морду. Глаза говорят: «Давай передохнем, нахлюпался». Пришлось достать горбушку хлеба из сумки. Отломил кусочек себе. Остальное отдал ему. Миг ел не спеша, слюна стекала по бокам щек. Съел, поднялся, отряхнулся, давая понять, что можно двигаться дальше. Дошли до родной деревушки, которой уже нет. На усадьбах одиноко стоят березки, рябины, черемуха да две огромные липы на краю нашей усадьбы. На месте дома лет пять назад нагреб бульдозерами огромный холм высотой метров десять. Холм зарос малиной, смородиной, диким хмелем и крапивой. Взобрались, приминая крапиву. Мой дружок изжалил брюхо. На вершине холма заскулил. Пришлось обтирать брюхо водой из фляжки. Покричал с холма, называя поименно дедов и прадедов, родных и близких, которых уже нет в живых, зная, что их души витают над своими усадьбами и заброшенными пепелищами. Не слышно в деревне кудахтанья кур, блеяния овец, хрюканье свиней, мычания коров, ржания лошадей, щебета молодых скворцов, шума и возгласов детских голосов.