На третий день пришел обоз и две роты пехоты. Впереди атакующих, со связанными руками, погнали военнопленных и выловленных дезертиров. Еще в дороге Степан нашел кусочек серпа и надрезал веревки. Федор сказал Степану: «Я эти места знаю, вон на том лобном взгорье моя деревня, сюда в детстве мы бегали на прогалины за земляникой».
Пулеметчики китайцы заволновались: «Не будем стрелять по безоружным». Командир отряда, старый солдат Иван Журавлев, с костылем подмышкой, уговаривал китайцев, грозился. Приказал сменить хорошо защищенную позицию и выдвинуться с пулеметом на фланги. Пропустить безоружных и ударить с боков по вражеской пехоте. Китайцы кричали: «Это опасна, деньги надо, тогда машинка работает, денег нет – китайца домой идет». Командир вытащил из нагрудного кармана Георгиевский крест, китайцы замотали головами – мало. Тогда он послал своего земляка Кошкина в часовню, тот быстренько притащил крестильную купель и паникадило позолота которых ярко играла на солнце. Китайцы обрадовались. Китаец покрупнее прихватил купель и потащил пулемет вдоль ельника. Установил. Пропустил шеренгу пленных и застрочил по бегущей пехоте. Степан вырвал руки из пут. Федор крикнул: «Бежим!» Сделали несколько скачков вправо и на четвереньках, обдирая в кровь лицо, руки, бока, лезли между молодыми стволами елочек. Через несколько метров пробрались на прогалину. Федор сказал: «Тут есть тропинка», – и нырнул в елушник. Степан за ним. По тропинке сбежали вниз, в овраг. Выстрелов было не слышно. По скалистому дну с перезвоном бежал ручей. Напились, обмыли лицо и ссадины и поспешили вдоль ручья. Своя родная деревня Чебыки была рядом, но там были белые и недруги. Еще когда их гнали мимо бивуака, Федор узнал деревенских мужиков – Проню и Мелеху около возков с провизией. Дождались ночи. Зашли к куму в соседней деревне Наумята. Ни белых, ни красных там не было. Дали им кое-какую одежонку и харчи на дорогу. Решили идти в Сиву, к Степану.
В Чебыках во всех домах разместились солдаты. В доме у Прони командование, во дворе штаб. Дед мой Осташа и Сенька Тюнин в 1917–1918 годах входили в комитет бедноты, подались в Пашковские Ямы. Нетронутый огромный лес, в котором не было ни дорог, ни тропинок – глухомань.
Федулка Мелехин на рысаке гонял по деревне и стегал плетью мужиков, которые раньше сочувствовали Советской власти. Заскочил к Осташе, пискляво закричал: «Где Осташа?» Федосья сидела за кроснами, ткала половики. Федулка выхватил нагайку из-за голенища и начал стегать Федосью (тетку свою), приговаривая: «Пашенки захотелось, своим хозяйством решили обзавестись. Не будет этого; как батрачили, так и будете батрачить!» Кофта на Федосье повисла клочьями и, окровавленная, она рухнула с тюрика на пол.