В характеристике был упор на то, что девица скромная, а на деле оказалась рохля, все время льющая слезы. В пансионе написали, что покорная, но тоже мимо: ревет, сжимается, кивает, но сделать ничего не может, силы духа не хватает. Также в бумагах было указано наличие крупицы магии и теперь он навеки привязан к этой неприятной девице, которую даже девственности лишить не смог. Что в этом пансионе монахини внушают девчонкам непонятно.
В день знакомства она сидела в беседке с матушкой, когда Северьян вступил на деревянный настил. Леди Розильен была бледна, на щеках видны потертые потоки слез, подбородки, которых оказалось больше, чем на портрете, дрожали. Толстые пальцы мяли уже грязный платок. Северьян наделся, что за некрасивой внешностью прячется ум и что-то еще, но там кроме глупого страха и паники ничего разглядеть не удалось. Матушка и та не любила собственную дочь, чем вызвала еще большую неприязнь, чем сама невеста. На ее высушенном лице злобное выражение мгновенно сменилось на притворно-приязненное, но все же больше походило на победный оскал. Брошенный на дочь высокомерный взгляд, когда она покидала беседку, подтвердил все выводы лорда. Он пытался поговорить с леди Розильен, но даже о погоде она ничего сказать не могла. Слишком глубоко страх поселился в ее теле.
Тогда он спросил на прямую:
— Ты боишься меня, — он специально перешел на фамильярный и сухой тон.
— Да, — едва слышно шептали ее губы.
— Чем же я успел тебя так напугать? — ему становилось все равно, неприятно, но терпимо, где-то в груди что-то болезненно ныло, неужели его можно только бояться, неужели он не достоин искренней любви женщины.
Неужели она готова вот так дрожать своими подбородками рядом с ним всю жизнь?
Она лишь трясла головой ничего не в силах высказать.
— Розильен, если я пообещаю тебя не обижать, не бить и никак не вредить тебе, ты, наконец, перестанешь дрожать? — его брови хмурились, однако раздражение сдержал. На невесту смотреть не хотелось, но необходимо видеть ее эмоции. Говорить он старался как можно мягче, и даже добился того, что она перестала комкать платок. Замерла. А потом дрожащим голосом спросила:
— Не станете брать супружеский долг?
Чем же ее настолько пугает супружеский долг?
— Как же ты думаешь родить мне ребенка, если я не приду на брачное ложе?
Она лишь хлюпнула носом.
— Я постараюсь быть аккуратным.
— Нет, — она ответила резко, истерично. — Не хочу. Нет.
Истерик он не терпел, совсем. Визгливые ноты, били по ушным перепонкам.